Крик Эштона о нахождении флага разнесся по всему лесу. Боже, впервые Тодд был так рад тому, что этот нахальная перечница такая громкая.
— Господи! — профессор тут же сорвался с места и побежал за Еленой, попутно выливая из кружечки чай и пытаясь закрыть прямо на бегу термос. Чтож, выходило, как и подобает ему в ситуациях, требующих физических сил или координации, нелепо. Руки были ошпарены, шарф внезапно стал душить, и разве что Елена стала лучиком света в этой непроглядной тьме. Девушка крайне хорошо расчищала путь через кусты собственной грудью, за что Тодд был ей безмерно благодарен. Если бы не она, возможно, он бы еще на самом старте застрял в кустах и отлынивающе проторчал в них все время испытания.
Но вот они прибыли обратно в лагерь. И, черт возьми, это было просто ужасно. Легкие горели, а нос будто не дышал. Органы дыхания привередливо отказывались принимать кислород, предпочитая безжалостно сжимать собой диафрагму и прилегающие к оной органы. Безжалостно, больно, мучительно и совершенно нечестно. Каждый год Тодд путешествует по греческим горам, каньонам и лесам, и все ради чего? Чтобы в важный момент так подыхать?
Профессор падает на колени, он похож на мистера Помидора или Крабса – в зависимости от того, каким ребенком вы были. Очки падают с него на траву, а в уголках губ собирается густейшая слюна – настолько густая, что не стекает вниз, а лишь пассивно пузырится, пока ее хозяин пытается научить свое тело снова дышать.
В голове, продолжающей трезво размышлять несмотря на внутреннюю чрезвычайную ситуацию, создается простой план: начни считать, только и всего. Тодд сначала мотает отрицательно головой, но после сдается, начиная бормотать, синхронизируя счет со вдохами и выдохами:
— Раз, два, т-кхх-ри… — он пытается сглотнуть, но слюна комом встает поперек горла.
Ну, он хотя бы вернулся на свою площадку.
— Господи! — профессор тут же сорвался с места и побежал за Еленой, попутно выливая из кружечки чай и пытаясь закрыть прямо на бегу термос. Чтож, выходило, как и подобает ему в ситуациях, требующих физических сил или координации, нелепо. Руки были ошпарены, шарф внезапно стал душить, и разве что Елена стала лучиком света в этой непроглядной тьме. Девушка крайне хорошо расчищала путь через кусты собственной грудью, за что Тодд был ей безмерно благодарен. Если бы не она, возможно, он бы еще на самом старте застрял в кустах и отлынивающе проторчал в них все время испытания.
Но вот они прибыли обратно в лагерь. И, черт возьми, это было просто ужасно. Легкие горели, а нос будто не дышал. Органы дыхания привередливо отказывались принимать кислород, предпочитая безжалостно сжимать собой диафрагму и прилегающие к оной органы. Безжалостно, больно, мучительно и совершенно нечестно. Каждый год Тодд путешествует по греческим горам, каньонам и лесам, и все ради чего? Чтобы в важный момент так подыхать?
Профессор падает на колени, он похож на мистера Помидора или Крабса – в зависимости от того, каким ребенком вы были. Очки падают с него на траву, а в уголках губ собирается густейшая слюна – настолько густая, что не стекает вниз, а лишь пассивно пузырится, пока ее хозяин пытается научить свое тело снова дышать.
В голове, продолжающей трезво размышлять несмотря на внутреннюю чрезвычайную ситуацию, создается простой план: начни считать, только и всего. Тодд сначала мотает отрицательно головой, но после сдается, начиная бормотать, синхронизируя счет со вдохами и выдохами:
— Раз, два, т-кхх-ри… — он пытается сглотнуть, но слюна комом встает поперек горла.
Ну, он хотя бы вернулся на свою площадку.