Э7: В поисках Кимберли || Тодд, Хотару, Нувель

Итак… подземные склепы? Вглядываясь в темноту, скрывающую недра захоронений, оценивая глубину, на которую им предстоит спуститься, замшелое состояние каменных стен, Тодд спешит надеть перчатки и поднять шарф до самого носа.

— Настоятельно рекомендую сделать то же самое. — обращается он к остальным участником экспедиции, — Нам предстоит путь по коридорам, где не только мало кислорода, но и полно извести и плесени. Если кому-то станет плохо – не держите в себе и говорите сразу, мы повернем назад. Под землей не стоит недооценивать даже легкое головокружение. Если какой-то коридор покажется вам ненадежным – не ходите туда; интуиция – биологическое преимущество, много раз помогавшее нашим предкам выживать в незнакомых ситуациях, так что совершенно незазорно прислушиваться к нему.  — монотонная речь профессора усыпляет не хуже недостатка свежего воздуха. — Если появится возможность обрушения – сохраняйте спокойствие, покидайте территорию тихо и осторожно, не бегите. Иначе сами спровоцируете обрушение.

Не то, чтобы Борман боялся входить в старинные подземные постройки. Просто безопасность – это важно. Пусть его опыт был и не таким насыщенным, как у знакомых археологов, но все же был. В конце концов, столько раз побывать в Греции и ни разу не посещать пещеры, коими пестрят тамошние земли, было бы настоящим кощунством. Ступая на каменные ступеньки, Тодд простукивает их тростью, оценивая крепость породы местных кирпичей, устойчивость их кладки. Проводит рукой по влажным стенам и тут же отряхивает руку о штанину. Сколько рабского труда было вложено в эту постройку, сколько невинных рабочих душ было сгублено чужой алчностью и гордыней – Тодд воодушевленно вздыхает. Такие вещи не могут не завораживать. Это как ходить по старым железным путям или приближаться к древним колоссальным сооружениям… Пирамиды Гизы, Колосс Родосский, Великая китайская стена – руки так и тянутся прикоснуться к чему-то особенному.

Шаги гулким эхом разлетаются по подземному некрополю Мистик Фоллса и растворяются в его далеких недрах. Профессор был готов и сам в нем раствориться – как давно он не был в подобных местах! С самого посещения катакомб Милоса, не менее восхищающей исторической жемчужины. 

— Вы знали, что такие захоронения крайне не свойственны американской архитектуре? Те немногие катакомбы, что есть в нашей стране – это либо остатки ранней урбанизации, как минусовые этажи и канализации, либо редкая дань европейским традициям больших храмов и монастырей. Церквям обычно отказывали в постройке таких… вещей. — Тодд остановился у одной из памятных табличек, совершенно необеспокоенный атмосферой смерти, окружающей их, живых пришельцев, — Могу смело предположить, что здешней аристократии не было чуждо романтизировать старую Европу. 

Он оборачивается на своих спутников. Пусть с Хотару и было связано не самое приятное время в завязочном этапе шоу, вдали от устоявшихся связей с Ведьмами, на это можно было закрыть глаза. Можно было спустить на тормозах те ее невежливые перешептывания с Виллом. Мелочи. Простые неурядицы. Но Нувель… он омрачал все пребывание в столь невероятном месте. В его присутствии становилось чуть ли не физически тяжело любоваться старыми табличками, хранящими историю этого города холодно и твердо, как профессор и любил. Взгляд этих янтарных глаз отвлекал, заставлял ожидать подлости в спину и просто напрягал. Было очевидно, что даже если Нувель и нашел успокоительные по совету Тодда, то они так и не успокоили его метающийся разум. Да уж, как будто такую работу можно полностью доверить каким-то травам – даже более мощным растениям приходится лично помогать для нужного эффекта.

Надо будет… выловить его в этих катакомбах. Поговорить еще раз, чтобы расставить все точки.

Мистик Фоллс постепенно создавал в воздухе пары от горячего дыхания, рисовал мерзлые узоры на окнах и пускал волну мурашек по коже, поэтому приходилось утепляться перед тем, как броситься ночью на кладбище к сырым склепам, собирая легкими едкий плесневелый воздух.

Блондин поерзал на месте и натянул на нос шарф, что покоился на актерской шее в попытке согреть от прохлады. Белые вещи отныне отсутствовали в гардеробе, перепачканные кровью. Сначала своей, потом чужой. Сунув руки в карманы кожаной куртки, Шатильон нервно молчал, не отводя взгляда от злополучной лестницы.

Тодд вел длительный монолог на тему безопасности, но в голове француза звучало только одно: "Там, черт подери, будет *нецензурная брань*". Чем больше звучало правил поведения в этих мертвых пещерах, тем сильнее хотелось сделать шаг назад, да сбежать отсюда куда подальше. Связаться по рации с Лекс и попросить об одном единственном одолжении - собрать свои вещи как можно скорее и бежать. Куда? Куда глаза глядят. Куда их в этом месте приведет дорога.

Справа от него - Хотару. Узнавать ее ближе не приходилось, но блондин почему-то ощущал отдаленную ответственность за ее безопасность и желание прикрыть в случае чего, будто азиатка совсем еще юна и пуглива для таких ужасных и поганных мест. Не сказать, что парень стал храбрее, но ведь всегда можно сделать вид, что это правда. Вселить в девчонку уверенность, что рядом с ним ничего не произойдет. Вот только рядом с Нувелем происходит все, чего можно бояться.

Что касалось человека слева...

Нувель ни разу не взглянул в сторону очкарика. Сколько они не шли - даже голову не поворачивал. Натянутые отношения? Мягко сказано. По плечу с его стороны бегало неприятное напряжение, словно маленькие разряды тока, поражающие тонкую кожу. Почему он в команде именно с ним? Какая-то ирония и злая шутка жизни. Блондин сомневался, что в его сценарии прописаны трогательные беседы с Тоддом, примирительные объятия и восстановление дружбы с соседом.

Он ему больше не поверит.

Ребята шагают вперед, готовые начать поиски, но вот Нувель не торопился ступать на лестницу, доставая из кармана рыжую баночку успокоительных. Пара таблеток, отнестись ко всему происходящему как к квесту, просто следовать за другими - это можно было перетерпеть.

Но взгляд то и дело ловил имена на могильных камнях и склепах. Розмэри Браймс. Остин Луис. Устина Блэйк. Фердинанд Пак. Эшто...

А? Нувель проморгался. Эшли Норт. Ох. Он просто не так прочел, хах. Блондин потянулся к своим плечам и слабо обнял их, кривя улыбку. Просто показалось. Могилы не делают так быстро же, верно? Да и похорон еще не было... Шатильон поспешил нагнать остальных ребят, подавая наконец голос, чтобы отбросить страхи.

- И вот снова мы играем роль детективов и сыщиков, потому что в актерском составе не хватило человек для второплановых персонажей. Это начинает походить на Американскую Сказку Прекрасного, где одни и те же люди в каждом сезоне примеряют новые роли, - что ж, этого говорить было необязательно. Но если Нувель продолжит молчать, то начнет говорить в своей голове с самим собой. А ему не хотелось оставаться наедине с Нувелем Шатильоном.

Хотару дрожала, как хрупкий фурин, что болтается на нитке в порывах ветра, ее тело сжалось в комок страха, а взгляд, будто прикованный, устремился в темные своды фамильного склепа династии Гилбертов. Сами ступени, ведущие вниз, казались бесконечными, сливающимися во мраке, где не было ни начала, ни конца бесконечной темной материи, от которой исходило неприятное зловоние плесени и многовековой гнили. Ступени уходили в темноту, словно стремясь раствориться в бездне, в которой время теряло свой смысл. И каждая из них, как умирающий эхо, отзывалась тяжелым, глухим звучанием, как будто сама земля шептала о том, что скрыто глубже — под кладбищем "Dulce Domi", где под слоями праха тянутся могильные коридоры, извиваясь в неведомые катакомбы. Было ощущение, что здесь скрывается настоящий некрополь, чьи хладные лапища смерти растягивались в стороны на протяжении всего Мистик Фоллс.

— Угораздило же меня попасть в батальон с людьми, о которых я едва что-то знаю. Но Нувель изменился с нашей последней встречи — душевный огонек будто потух, а глаза помутнели, как выцветший янтарь, — от Тодда же исходил холодный фурёку, как от бездушной вычислительной машины — его присутствие напоминало что-то нечеловеческое, будто он был создан для одной единственной цели — точно и безупречно выполнять расчеты, не отвлекаясь на сомнения, не знающий ни радости, ни боли. Еще при первой встречи с ним юная Тао это заметила, поделившись с Виллом.

— Но совет он дал действенный, — девчушка натянула до самого носа свой свитер, чтобы зловоние склепа не проникло в ее легкие.

— Буду надеяться, что благословенный тануки будет на нашей стороне. И в этот склеп случайным образом не перевезли тело Эштона. Мне кажется, что столь внезапная смерть не дает возможности душе в полной мере осознать момент кончины — а это приводит к застреванию в призрачной прослойке, что между нашим миром и Ёми, — скрипучие шаги эхом разносились по стенам склепа. Над головой скользили тени, словно образы давно ушедших, чьи глаза все еще следят за каждым шагом непрошенных живых. Поэтому юная Тао быстренько написала мантру на нескольких защитных чжэнь ши фу, налепляя один из них себе на лоб.

— エクソシズム, — прошептала она, протягивая заговоренные талисманы Тодду и Нувелю.

— Может быть в вас и нет веры, но в этом месте все способы хороши. Если мы станем хоть на каплю похожи на цзянши, то это может сбить с толку местных синигами, — чем дальше они спускались в фамильный склеп, где влажные следы от дождя все еще тускло сверкали на холодном камне, тем сильнее Хотару ощущала, как меркнет энергетика Нувеля.

Удивительно было то, как сильно он изменился — в театре Нувель был как настоящий актер, купающийся в лучах собственной славы. А его энергия была магнетичной, он был тем, кого все замечали, кто всегда был в центре событий, чье присутствие заполняло пространство.

Но сейчас все было иначе — глаза Хотару невольно следили за ним, как за каким-то тускнеющим огоньком в темном пространстве. Он походил на перегоревшую лампочку, которой вот-вот не хватит сил для последнего тусклого проблеска, и она окончательно погаснет. Все в нем, от взглядов до движения, потеряло прежнюю яркость, исчезла та искра, что делала его живым и заметным. Все, что оставалось, это тень, которая все больше поглощала его самого.

Поэтому она легонько коснулась его руки в темноте, пропуская сквозь мизинчик чуть ощутимый импульс.

— Ты переживаешь из-за Эштона? Вы были наверняка близки, как Инь и Ян. Но я уверена, что шериф Кертис сможет найти убийцу. Если, конечно, Эштон сделал это не сам, — японка решила умолчать о той записке от культистов, что она тайком приписала Тодду. Ей было не по себе всякий раз, когда его маленькие, как стеклянные шарики, глаза устремлялись на нее, а на лице расползалась эта странная, почти механическая улыбка. Казалось, что за ней скрывается что-то гораздо более холодное и расчетливое, чем просто вежливость. Она ощущала себя под наблюдением инопланетянина, что, скользя взглядом по ее фигуре, оценивает ее слабые места, пытаясь высечь из нее скрытые страхи и слабости. Каждый взгляд Тодда пронизывал ее насквозь, и Хотару не могла избавиться от ощущения, что он читает ее, как открытую книгу, зная о ней больше, чем даже она сама.

Но сейчас ее мысли были заняты другим — ей все-таки хотелось поддержать Нувеля. Может быть, это и правда была его игра, новый образ, к которому он готовился, но Хотару интуитивно чувствовала — фурёку не обманешь. Ее ощущения и восприятие мира не поддавались никаким логическим объяснениям, и они говорили ей одно: что-то в этом измененном Нувеле было чуждое и неестественное.

Тем временем ступени, ведущие вглубь склепа, наконец-то закончились, и вся тройка оказалась в одной из многочисленных комнат заброшенного склепа. Вокруг царила такая тишина, что она резала слух. А в центре помещения стояли раскрытые каменные гробы, как будто кто-то только что копался в них для совершения грязных ритуалов или ради поиска наживы.

Как только взгляд юной Тао зацепился за один из открытых гробов, она не смогла сдержать визга. Звук ее испуга эхом прокатился по склепу, отозвавшись в стенах тяжелым, глухим отголоском, будто сама земля содрогнулась.

Ёми — царство смерти.

エクソシズム — изгнание нечисти.

Цзянши — также известный как китайский «подпрыгивающий» вампир.

— Не перевезли, он все еще в морге. Я проверял, — красноречиво покосился Тодд на Нувеля, хоть и отвечал Хотару. Именно после этого между ними случилась небольшая стычка в телефонной будке.

— Справедливости ради, вряд ли обычные стажеры могли бы похвастать тем багажом знаний, что имеем мы. Вот, например, — Тодд поднимает с каменного столика, усеянного старыми каплями воска, одинокую серебряную запонку и выставляет ее на обозрение спутникам, — Такие в этой части Нового Света носили слуги очень богатых господ, чтобы почеркнуть: "мы лучшие из черни". Очевидно, сейчас мы находимся в той части некрополя, где покоятся верные дворецкие здешней знати. Однако, что эта чудесная запонка делает здесь, не под замком и в то же время нетронутая мародерами? Берем в расчет удаленность Мистик Фоллса от других городов, географически-природную изоляцию, обусловленную девственными лесами и гористой местностью, относительную новизну этих катакомб, суеверность местного населения и его негостеприимность к чужакам – итого получаем: успели обокрасть только начальные проходы, и сейчас мы находимся где-то… в середине здешних лабиринтов. Скоро дойдем до самих основателей города! Смогут так твои стажеры? — профессор с усмешкой подкидывает запонку, но не успевает ее поймать, полностью разрушая эффектность своего монолога под звон укатывающегося украшения. В эмоциональном плане оно больше походит на звук сдувающегося шарика. Виновато шикая, Тодд наклоняется, чтобы подобрать запонку и положить ее обратно на место, — Кстати, никогда прежде не слышал о таком сериале. Это еще один проект, в котором ты участвовал? 

Хотару, спасительница момента, передает им талисманы защиты. На мгновение в контрастном свете их фонарей кажется, что Тодд смотрит на ее подарок не просто свысока, а чуть ли не с потолка, возвышаясь как неприступное каменное изваяние. Но секунда – и профессор склоняется, чтобы с благодарной улыбкой принять магическую помощь сегодняшней сокомандницы. 

— О, большое спасибо. Я и правда не очень разбираюсь в восточных традициях, но твое спокойствие – это и мое спокойствие. Я могу носить это… так? — он вешает оберег на нагрудный карман пиджака и оценивающе покручивается, проверяя, все ли символы видны. Это, кажется, может быть довольно важным, если Хотару наклеила такую штуку себе на лоб вместо более безопасного ношения в кармане. 

Как и предсказывал профессор, медленно, но верно в холодных коридорах под землей становится тяжелее дышать, однако кислород сюда все еще доходит, приносимый в спины завывающе-свистящим ветром со стороны входа. Борман призадумывается, гипнотизируя стены некрополя. Слишком хорошо это все было построено для обычного склепа – быть может, где-то здесь еще один выход? Например, куда-нибудь в огромное поместье… 

Его отвлекают курлыканья спутников. Влезть было бы ужасно неприлично, но подслушать – священный долг профессора. Пока короткий вскрик не заставляет чуть поморщится от разошедшегося по стенам эха. Тодд прослеживает за направлением взгляда Хотару, разбираясь, что именно ее так напугало.

— О. Нет причин бояться, Хотару! — он подходит к гробам и с показательным спокойствием без намека на отвращение, направленным на утешение девушки, опускает руку в один из гробов, водит там рукой. — Это пустые гробы. Даже, скорее всего, не использованные. — он подносит руку в перчатке к глазам, оценивая пыль и грязь, собравшуюся на них. Плохими новостями о местном странно избирательном мародерстве решает не делиться во избежание паранойи и паники, — Давайте лучше отвлечемся на более насущные вещи: у нас впереди развилка, — Тодд жестом приглашает их к импровизированной комнатке, сооруженной лишь для того, чтобы отделать каждый проход арками, ничем не отличающимися друг от друга. — Что будем делать? Разделяемся или выбираем какой-то один путь? 

Знаете, часто в различных мультипликациях важные акценты идут на глазах персонажей. Оттенок, переливы и градиенты цветов, блики в конце концов. И это все делало героя живее и эмоциональнее. Ты завороженно наблюдаешь за его взглядом и переменой эмоций, уловимых в ярких радужках.

Но глаза Нувеля выглядели сплошной охрой. Под тенью волос они теряли все, что делало взгляд живым. Его бы нарисовали без множества бликов на янтаре глаз, даже без одного единственного, что дал бы зрителю понять - все в порядке. И долгие разглядывания Хотару не остались незамеченными, ее гляделки ощущались будто физически - аккуратными касаниями его бледной коже. Девочка словно мысленно убирала выпавшую прядь волос ему за ухо, чтобы лучше видеть поникшее выражения актерского лица. Что же получалось узнать? Новую роль, накрытую вуалью легкого страха. Ты видишь яркий запоминающийся образ, но глаза никогда не сокроют правды.

Кажется, Хотару это прекрасно понимала.

- Я... В целом несколько шокирован всем происходящим. Еще пару испытаний назад ты ссылаешься на постанову и обман своего зрения. А потом... Кровь человека окрашивает абсолютно все вокруг. И если это шутка сценаристов, то... Я хотел бы знать сценарий заранее, - тяжело вздохнул, незаметно усмехаясь от сравнения с Инь и Янь. Да, несомненно, они с Эштоном полные противоположности друг друга и понятия "Актера". Но друзьями они не стали бы ни в одной возможной вселенной. Парень покрутил в руке выданный талисман, чуть кривя брови. Первой мыслью было "Как это клеится?", ведь никакого липкого слоя тут... Ах, ладно, он понял. Легким движением Нувель прилепил бумажку также себе на лоб, доверяя правилам и словам вынужденной сокомандницы.

- Это точно нас защитит? Скажи, пожалуйста, что это самый сильный оберег в мире, который создал вокруг нас мощнейший купол, и теперь нас не коснется даже целый апокалипсис, потому что мне ХВАТИЛО встречи с призраками. И еще одной такой я попросту не вынесу... - блондин временно взял руку Хотару в свою, чтобы набраться уверенности, но ощутил только то, как контрастирует температура их ладоней. Он все еще ледяной, до сих пор мертвецкий холод окутывает плечи. Но Лекс не почувствовала ничего, тронув актера. Может вообще никто вокруг не ощущает того, насколько рядом с Нувелем холодно?

Но поток взволнованных мыслей стукнулся об внезапный факт: они только в середине кладбища. Почему никто не может пропасть в самом начале? Положить все улики на видное место и сидеть жопой ровно ждать, когда их заберут? Шатильон прикусил губу, приходя к выводу, что здесь вся троица надолго. Среди высохших столетних трупов.

- Да, снимался, ты прав, - наобум бросил парень в ответ на предположения Тодда. Старая добрая ложь о своей личности. В какой-то степени он соскучился по выдуманным названиям и будто детским фантазиям о том, как блондин мог действительно там сниматься. Какую бы роль он тогда сыграл? Какая концовка ждала бы его героя? - В одном из сезонов стал кровожадным убийцей.

Какая ирония. На этих словах Нувель метнул пронзительный взгляд на Тодда, будто намекая ему. О чем? О намерениях. Пальцы дрожат не от прохлады одинокого кладбища, а от груза ответственности, что лег на хрупкие плечи с ужасным деянием. Держать в тайне такое крайне тяжело. И были ли они уверены, что дорогой и мягкий Шатильон... Не расскажет правду?

- Давайте поторопимся, прошу. Я не хочу здесь долго оставаться. Ни на этом кладбище, ни в гребанном Мистик Фоллс. Дайте мне лишь арахисовый раф, да включите Шоу Ужасов Рокки Хоррора, - голос звучал все жалобнее, почти что по-собачьи скулил. Прерывистый пар около синеющих губ говорил о сбитом дрожащем дыхании. Страшно. Нувелю так страшно... Не просто потерять людей в реалити-шоу, но еще и стать пешкой по их поиску, опасаясь узнать что-то по истине ужасающее. Он не готов, просто не готов.

Ха, развилка... ЗАМЕЧАТЕЛЬНО. Да, давайте, скажите теперь, что им придется разделиться! Это же совсем не клише всех фильмов ужасов с таким же ужасным исходом для всех, кто разделился... Губы актера растянулись в кривой улыбке.

- Вы же... Прошу, просто умоляю! Давайте без разделений! Не оставляйте меня здесь о... Вернее... Так будет безопаснее, если мы возьмемся за руки и паровозиком исследуем всю территорию...

Кажется, его вариант никого не интересует.

- Ну ребят.

Хотару удивительно быстро собрала свои мысли и эмоции в кулачок, когда увидела, как Тодд без малейшего колебания вытаскивает запонку умершего человека и аккуратно выставляет ее на всеобщее обозрение. Его действия были настолько хладнокровными и уверенными, что в поведении не было и намека на какое-то смятение. Тодд действовал с таким расчетом, словно занимался этим каждый день, и для него это было в таком же порядке вещей, как выпить чашечку бодрящего кофе утром. Он был словно отстранен от происходящего, как каракури-нинге, выполняющая задание.

Но что удивительно, несмотря на всю беспристрастность и холодность его действий, вступление Тодда — как будто на лекции, с четкой и спокойной интонацией — в какой-то момент стало своеобразной вуалью, которую он накинул на атмосферу, пропитанную страхом и тревогой. Его речь, хоть и казалась в какой-то степени даже неуместной на фоне всей этой мрачной сцены, тем не менее смогла как-то успокоить и ослабить напряжение, разбавив гнетущую атмосферу могильника.

— Похоже, что династия Гилбертов относилась очень трепетно к своим подданным, не оставляя их даже после отбытия в Ёми. Этот кофун стал пристанищем не только для особ голубых кровей, и но и самых обычных работяг в поместье. Буду надеяться, что мы не потревожим их покой, — когда Тодд прикрепил талисман к своему пиджаку, то японка лишь глубоко вздохнула.

— Чжэнь ши фу стоит повесить на лоб, но главное — это вера, которая зиждется внутри тебя. Если ты хочешь носить его ближе к сердцу, то пусть будет так, — юная Тао кротко бросила взгляд на Нувеля, замечая, как его лицо стало еще более напряженным, а движения более беспокойными, как только они спустились в холодные коридоры усыпальницы для слуг.

— Можешь сжать этот талисман покрепче, если пожелаешь. Не могу гарантировать, что он спасет нас от ёкаев или онрё, но сейчас нам нужно думать о Кимберли. Вдруг она застряла где-нибудь в дальней части склепа, в очередной раз пытаясь найти следы Леннокс? Она рассказывала мне, что даже пыталась опуститься на дно Стеклянного озера в поисках улик. Но каждый раз всплывала из-за своих "буйков". Кстати, что это такое? — глупышка наивно похлопала глазками, не осознавая, что именно помешало Кимберли опуститься на дно. Но, в сущности, это было и не так важно — перед тройкой открылась развилка, и, как вело себя неуклонное правило жанра хоррора, им вероятнее всего предстояло разделиться.

Девчушка настороженно выставила ушко вперед, пытаясь уловить звуки, доносящиеся из темных тоннелей. Но в ответ — лишь глубокая, зловещая тишина, будто сам воздух в этих стенах умолк. Время, тем не менее, стремительно ускользало, и каждая секунда теперь была на вес золота. Единственный способ быстро найти правильный путь — разделиться и пройти через тоннели поодиночке, чему Тодд был наверняка только рад.

— Нувель, у меня есть идея, как тебе успокоиться. А заодно мы так не потеряемся в тоннелях, если разделимся, — Хотару достала три ароматические палочки, каждая из которых несла свой уникальный запах. Первая — источала стойкий аромат сухой полыни, словно ее листья высушивались между пожелтевшими страницами древних книг. Вторая — раскрывала яркие ноты свежего нарцисса, наполняя воздух легким, почти прозрачным запахом весны. Третья — оставляла за собой едва уловимый шлейф белокопытника, словно воспоминание о благоухающей поляне под светом луны.

С этими палочками она подошла к своим спутникам и, не говоря ни слова, раздала их каждому, даруя спасительную ниточку во время их поисков.

— Палочки оставляют после себя заметный шлейф, что очень сильно выбивается в затхлом склепе. Так мы сможем в случае чего отыскать друг друга, идя на поводу у нити ускользающего аромата, — японка спокойно улыбнулась, но в глубине груди царила дрожь — от мысли, что им все-таки предстоит разделиться. Этот шаг, казавшийся неизбежным, пугал ее больше, чем она была готова признать.

Каракури-нинге — механическая марионетка.

Кофун — захоронение в Японии.

— О, правда? Надеюсь, тебе хорошо заплатили – я слышал, что такие роли очень тяжело играть. — поддерживающе улыбнулся Тодд. Он сохранял свое лицо намного лучше Нувеля. Не исключено, что заслуга этому – то, что он вообще имеет свое. 

Тодд с прежней учтивой улыбкой перевешивает выданный ему оберег на лоб, но так, чтобы он заслонял не нос, а половину лица. Так ему казалось удобнее. Он разводит руками, без слов спрашивая Хотару, лучше ли так? 

Да, он определенно не ужасался памятниками смерти, обычно навевающими ужас на людей. Такова его профдеформация – не только патологоанатомам не бояться вида мертвых тел. Часть его работы, связанная не с филологией, а историей, вырабатывала устойчивую толерантность к такого плана вещам. Гробы, усыпальницы, некрополи, непосредственно останки, оружия, документы о преступлениях, пытках и бесчинствах людей древности – и не перечислить, сколько подобного Тодд пересмотрел за время обучения и карьеры. И это он еще не вспоминает военные рассказы дедушки и бабушки. Возможно, Хотару это напрягало бы меньше, будь она больше осведомлена об аспектах профессии мистера Бормана. 

— Это… очень занимательная идея, — кивает Тодд, принимая палочку с ароматом полыни и доставая зажигалку из нагрудного кармана, попутно задевая ей портсигар и издавая характерный металлический звук. Беззлобный смешок доносится из-под шарфа: — Признаться, сам бы я до такого не додумался. На месте ведущей я бы непременно начислил тебе за такое пару баллов сверху. 

Короткий чирк зажигалки – аромопалочка начинает тлеть. Кислорода вокруг еще хватает для горения. Профессор передает зажигалку товарищам, после чего возвращает себе на прежнее место с тем же звоном металла. 

— Если не выйдем все в одном месте – предлагаю возвращаться назад сюда и уже с новой информацией решать что делать дальше. И… постарайтесь не задохнуться в этих ужасных подвалах. Если ваша палочка без видимой причины перестанет тлеть – бегите прочь, иначе вслед за ней потухнет ваше сознание… — и это должно было подбодрить его команду? Тодд расправляет брови после серьезных наставлений, и вот его глаза снова окружают улыбчивые морщинки: — Удачи!  

Тодд энергично махает рукой на недолгое прощание и первый исчезает в темных одиноких коридорах, оставляя за собой лишь ароматный шлейф.

Гилберты. Гилберты-Гилберты-Гилберты... Каждый раз, когда их имя звучит рядом, начинается настоящая вакханалия. Блондин в очередной раз поджал губы, слушая разговоры своих напарников.

Разделяться ему крайне не хотелось. Даже если отбросить все клише хоррор-фильмов, что так и жаждали разорвать на кусочки каждого по отдельности. Идти в эти сырые темные коридоры в одиночку было подобно попыткам копаться в своей собственной голове. Нувель знал, к чему это все может привести.

Или же его реально просто пырнут ножом в почку. В какой-то степени этого Шатильон ждал больше других вариаций.

- Вау, это... Знакомый запах. Хочу взять эту палочку, - с каким-то детским энтузиазмом пробубнил парень, забирая аромат нарцисса. Тодд наверняка проигнорировал все слова об успокоении и зациклился лишь на возможности вернуться по легкому шлейфу назад, но вот актер восторженно глядел на благовоние в своих руках, наслаждаясь как слабым ароматом, так и возможностью окутать себя цветочными нотками во время жуткого путешествия. Так он... Не будет один, наверно? Словно Хотару последует за ним, растворяясь в нитях ароматов.

Забирая зажигалку, Нувель чиркнул ею и... Ничего не произошло. Стойте, еще раз. Чирк. Зажигалка лишь выплюнула парочку искорок, но огня и след простыл. Француз нахмурился. Крутанул большим пальцем колесико, но кроме точек вспышек больше ничего не выходило. Помогите... Нувель жалобно протянул свою палочку и зажигалку азиатке, чтобы она помогла бедному актеру наконец зажечь аромат нарцисса.

По крайней мере, эта заминка отвлекала его от скверной улыбочки Тодда, ведущего с ним напряженный диалог. Не снимался он ни в каком сериале. Нет никакой Американской Сказки Прекрасного. Просто замолчи, дорогой сосед. Не говори больше об этом.

Но его больше интересовало не возможность в очередной раз прессовать Нувеля, а как можно скорее скрыться в лабиринтах катакомб, оставив своим напарникам напоследок все возможные варианты их смерти здесь. Придурок. Шатильон стиснул зубы, провожая растворяющийся в тумане силуэт своего напарника, а после нервно переглядываясь с Хотару. Улыбочка. Безнадежная.

- Если... Если вдруг будет страшно, можешь прийти за моим шлейфом! Пойдем вместе и не будем слушать все, что нам наговаривает Тодд. Действовать сообща, все-таки, тоже хороший способ поскорее распутать клубок загадок. Поэтому... Можешь рассчитывать на мою помощь, детка, - он цмокнул азиатку в макушку на прощание, устремляясь в сторону другой развилки, куда не повернул очкарик. Пусть будет таков его путь. А вот куда его он приведет... Нувель обернулся на мгновение назад, но тьма и туман скрыли уже и оставшуюся на развилке Хотару.

Теперь каждый сам за себя, малыш. Он сглотнул и медленно отправился дальше.

Когда Нувель наконец-то смог совладать с зажигалкой, выпуская в старый склеп весенние нотки зацветающего нарцисса, Хотару также обдала свою палочку огоньком — и цветочный аромат, что был совершенно несвойственен этому месту, заполнил практически все пространство вокруг.

— Буду надеяться, что духи фамильного склепа не против нарушения их покоя при помощи благовоний. Госпожа Сугияма говорила, что это наоборот помогает мертвым ухватиться за нить, ведущую в наш мир. Во многих династиях есть свои традиции по сжиганию цветов и трав для налаживания контакта с духами рода. Она обучалась у самой Виктории Райдос, поэтому у меня нет сомнений в её словах, — юная Тао зажала ароматическую палочку между ладошек, всматриваясь в темноту одного из тоннелей.

— Может быть это все же не самая хорошая идея? Кимберли никого не предупредила, когда отправилась на очередные поиски зацепок. А где она теперь? Я даже не ощущаю ее фурёку поблизости. Хотя эти следы и вели в склеп. Но вдруг они нее ее?... — от одних мыслей у Хотару затряслись ноги, а тянущийся шлейф от ароматической палочки начал прерываться, словно чувствовал нестабильность баланса Инь и Ян.

Японка вскользь бросила взгляд в сторону Тодда, что с присущим ему холодным расчетом направился вглубь одного из тоннелей. Без единого сомнения и колебания, как ей показалось. Или же все эти чувства прячутся за линзами в очках?

Нувель же до последнего мялся, разглядывая темноту. Совсем на него не похоже в данный момент — раньше же он бы рванул в пучину мрака, освещая его, как ярчайшее солнце на свете. А сейчас юной Тао казалось, что даже его белокурые локоны побледнели, сливаясь с его болезненно-белой кожей.

— Нувель, не переживай, мы обязательно пересечемся. Только не выпускай ароматическую свечу и покрепче сжимай чжэнь ши фу. И если на тебя все же выпрыгнет цзянши, то неустанно повторяй: «Иу моквай ква:й фа:й тэй чау», — она боязно улыбнулась в ответ, пытаясь хоть как-то поддерживать потухшего актера. И, вдохнув напоследок затхлого могильного воздуха, сделала шаг в тоннель.

Ей на миг показалось, что она услышала эхо биение своего сердца, что развеялось в каменных сводах на долгие мили вперед. А затем, сделав еще один шаг, мимо ушка будто проскользнул детский смешок.

А затем дыхание замедлилось, словно она попала в полудрёму. Юная Тао хотела оглянуться назад, но было поздно — лишь темнота перед глазами.

И аромат свеженьких булочек бао.

«Иу моквай ква:й фа:й тэй чау», что означает «Злые демоны и злые духи, уйдите вон!» (на кантонском диалекте).

Ковыляя по коридорам и оставляя за собой хлюпающие кровавые следы, Тодд все пытался зажечь сигарету, но раз за разом огонек, не удовлетворенный отсутствием кислорода, не выходил, заставляя профессора гневно хмуриться. Вдруг, он останавливается, когда до носа начинает доноситься сладковатый цветочный аромат. Они наконец вышли друг к другу! – зажигалка поддерживающе чиркнула и, наконец, подожгла сигарету.    

— Прошу, не беспокойтесь о моих ногах. — подал предупреждающий голос Тодд еще на подходе к выходу, — Я заплутал, забрёл в коридоры, где почти не было воздуха, и сделал себе больно, чтобы не отключиться. Знаю, звучит по-варварски, но это лучше, чем потерять сознание и не дожить до прихода поисковой гру-… о. Нувель, ты один? 

И правда, теперь в воздухе ясно различался только один запах, разъедаемый теперь всепоглощающей сигаретной вонью. Затягиваясь, Тодд поднимет свет фонарика на Нувеля, осматривает помещение, в поисках Хотару. Они здесь одни – чудно. Тодд идет ближе, сверкая за собой красным.

— Крайне рад, что ты в целости и сохранности. Правда, — Тодд бессмысленно строит вежливую улыбку, слепя соседа фонариком. — Ты как будто даже… подрос. 

Хотя, их уже с натяжкой можно было назвать соседями – в основном компанию Нувелю в комнате составляли лишь профессорские вещи. Сам он все больше и больше времени стал проводить в комнате Эштона или, как он сам выражался, скорбеть. Это, судя по всему, обоим шло в своеобразный плюс: Тодда с тех пор не соблазняло на новые эксперименты, а Нувель, судя по всему, успел набраться храбрости. Иначе его взгляд, преобразившийся уверенностью, было объяснить сложно. 

"Ну и что ты затеваешь?" – с подозрением щурится Борман, опуская фонарик, когда подходит к Шатильону чуть ли не вплотную. 

— Я бы с удовольствием продолжил наш прошлый разговор – вижу, ты наконец успокоился. — вот теперь его спокойная улыбка видна. — С тобой все в порядке, Нувель. Надеюсь, ты и сам это прекрасно понимаешь. Краткосрочные потери памяти – это тоже нормально, особенно при ЧМТ и особенно при твоей истории болезни. Так же на твое помутнение сознания могла повлиять сама Афина – я нашёл в её скудном саду именно те самые цветочки, от которых тебе стало плохо в прошлый раз. Может… у тебя личная непереносимость? Своеобразная аллергическая реакция! 

Твердый взгляд Нувеля, похоже, эти предположения не очень трогают. Тодд неслышно хмыкает и наступает тростью ему на ногу, вынуждая попятиться назад, и сам напирает следом. Такая бездумная смелость не может не раздражать, она как детская бравада! 

— Раз у тебя есть какие-то подозрения относительно этого всего… — Борман еще раз стукает тростью, чтобы припереть Нувеля к стене, — Во время бала, как ты помнишь, я заглядывал в комнату с камерами, наша раздевалка под них не попадала – довольно понятная практика во избежание судебных разбирательств. Это просто короткое отступление, занимательный факт. Главное – камеры не захватывают балкон, так что ни ты, ни я, ни мистер Радзивилл, к сожалению, по ним не узнаем нашего зложелателя Эштона. — шаг – грудная клетка Тодда очень знакомо вжимает Нувеля в стену, — Но если ты та-ак горишь желанием помочь ходу дела… прошу, делай что пожелаешь. Лишь настаиваю: хочешь тонуть – не утягивай других за собой. Что бы ты себе ни надумывал, Эштон был мне близок, и у меня не было ни единого мотива, в отличие от тебя. 

Нувель подозрительно сильно вжимается в камень – стена под ним будто продавливается, отвлекая сладкую парочку от разборок:

— Что за?..

Тише. Тише звуки, тише слезы. Что ты чувствуешь, Нувель? Как насчет безысходности? А может... Твое любимое отчаяние? Нет? Удивительно. Ты преобразился, будто прошла уже пара эпизодов и ты на пути к заключительному. Персонаж, облитый кровью с головы до ног, но ожидающий последнюю битву.

Так что же ты сейчас чувствуешь, дорогой? Ты плачешь, но это слезы... Облегчения? На плечах больше нет огромного груза тягостей и ответственности. Значит... Что-то помогло тебе измениться.

Ты поверил в себя.

Блондин утирал остатки слез на уголках глаз, смахивая их с ресниц. Никто не хочет сталкиваться с серьезными и тяжелыми разговорами, но они неизбежны. К ним нельзя подготовиться. Шатильон шел с ощущением наконец-то выполненной задачи. Одной из.

Никого нет. Кажется, парень вышел из своего туннеля первым. Он обернулся на идущий за ним шлейф расцветающего нарцисса, вдыхая аромат полной грудью. Спасибо, Хотару. Это правда было важно.

Уходить дальше нельзя, стоило дождаться остальных, поэтому Нувель хотел было присесть на один из склепов, как из тумана появился высокий силуэт. Тодд. Ну почему первым вышел именно он? Стоило чужим очкам блеснуть в темноте, как актер сощурил глаза, выпрямляясь перед идущим напарником.

И секундный вопрос во взгляде Бормана был заметен.

- Я знаю, что видел, Тодд. Верю своим воспоминаниям, своим ощущениям. Это не происходило со мной в прошлом, это не дурной сон, видение, - зашептал блондин, чуть отступая назад из-за острого конца трости, царапающего ботинки. Но Тодд прав - Шатильон будто вырос. Хватило лишь уйти на развилке и потерять блондина из виду... Он не жмется в плечи, не дрожит. Боится? Возможно, немного, но определенно успел пересмотреть свои взгляды насчет Тодда.

- Я расскажу все. И о тебе тоже, - Нувель столкнулся спиной со стенкой, но взгляда от очкарика не отводил. Ему стали понятны мотивы соседа, что все это время пытался поселить ложные мысли и воспоминания в его голове. Как же просто было управлять неуверенным Нувелем, дрожащим перед теми, чей голос звучит чуточку громче или опаснее. И голос Тодда всегда звучал зловеще. Он улыбается добродушно, но в словах одна сплошная ложь и желание подогнуть Шатильона к ногам. Стиснув зубы, он поймал пальцами чужой галстук, чуть натягивая на себя и...

Кирпичики позади стали пропадать. Чо за... Нувель потерял опору и резко провалился назад, громко пискнув и потянув за галстук Тодда прямиком за собой.

Пока они "любезно" разговаривали, стенка позади развалилась, впустив ребят в новую часть катакомб, подняв в воздух многолетнюю пыль. Парни грохнулись на кирпичи, пока из тумана появлялся третий силуэт, несущий за собой аромат белокопытника.

Что за... Место? Блондин грубо столкнул с себя Тодда и обернулся, разглядывая огромную комнату с одной единственной могилой посередине.

- Хотару..? Ты идешь? Детка? - он поспешил подняться, чтобы встретить девчонку, пока проход к новой комнате никуда не делся. Хотя было бы отлично оставить там одного Тодда на казнь призракам. Как когда перед ними всеми вспархнул неупокоенный демонический дух Эштона...

Сонные глаза едва воспринимают свет, и в этот момент нос вдруг ловит знакомый сладковатый запах нарцисса. Мелькание теней сменяется отчетливым звучанием голосов — уже не детский смех, как раньше, а голоса Тодда и Нувеля, что теперь резонируют в тишине, заполняя пространство вокруг.

— Ребята, это вы?! — она сама не заметила, как начала поглощать воздух с особой жадностью, будто стремилась найти в этом хоть малую частицу утраченной реальности. Юная Тао чуть оттянула свитер, который она попыталась использовать как фильтр по совету Тодда, чтобы отдышаться.

И вот, наконец, этот бесконечный темный коридор, казавшийся ей вечностью, остался позади. Пускай в голосе Хотару до сих пор царил хаос — странные, тревожные видения, которые она не решалась бы никому рассказать. О чем вообще говорить? О том, что она пережила за эти часы? Не исключено, что ее приняли бы за местную сумасшедшую. А Тодд уж точно не поверил бы в эти бредни о детстве и старости, покрутив пальцев у виска.

— Прямо вижу, как он проживет еще несколько веков. Сколько вообще могут жить инопланетяне? — Хотару невольно вздрогнула, как только эта мысль прорезала ее сознание, а лицо в ответ на встречу с Тоддом наполнилось легким ужасом. Улыбка криптолога была холодной, почти как сама смерть.

— Все в порядке? Тодд, ты что, пытаешься услышать биение сердца у Нувеля? Если нужно, я могу провести сеанс иглоукалывания, — голос Хотару прозвучал с чуть заметной дрожью. Она даже слегка улыбнулась, вспоминая, как в детстве мать пыталась научить ее этой древней практике. Правда, успехи были скорее обратными: множество лягушек по ее вине нашло свою последнюю гавань.

— Надеюсь, они хотя бы обрели новый дом среди капп на нашем пруду, — добавила она, всматриваясь в темноту.

Тодд, прижимая Нувеля к холодной каменной кладке, словно пытался почувствовать его дыхание на своей шее, из-за чего Хотару вдруг ощутила странную неловкость — она тут же отвернулась, как будто невольно стала свидетелем чего-то личного и интимного, чему не должно быть места в ее хрупком мире.

Вслед за этим свод склепа дрогнул, и в каменной стене открылась скрытая дверь.

Кубарем, словно игрушки, ее напарники скатились в это пространство, оставляя за собой шлейф от ароматических свечей. Она на миг пропали в темноте, из-за чего Хотару уже подумала, как она сгинули в лабиринтах некрополя. И волновалась ли больше она за судьбу них или за собственное одиночество в могильнике — та еще загадка.

— Я здесь, не переживайте! — успокоила она их, хотя сама была не в меньшем замешательстве. — Никто не пострадал? — Хотару машинально потянулась в карман за своей целебной мазью из корня женьшеня, но обнаружила, что ее там нет.

— Ах да, она понадобилась Киане. Пусть ее плавники вновь оседлают волны, — вздохнула она с облегчением, надеясь, что у девушки все в порядке.

Следом она протянула руку, предлагая парням помочь подняться, но в тот момент, когда она попробовала присмотреться в темноту, сердце затрепетало от неприятного предчувствия, и Хотару невольно пискнула от страха.

— Это тайные покои? — перед ними была маленькая комната, в центре которой стоял лишь один каменный гроб. А под ним, в тусклом свете с трудом различимой эпитафии, была выгравирована надпись: Мэри Джейн Гилберт.

— Дочь того самого хозяина заброшенного поместья? — не смогла сдержать удивление Хотару, вспоминая, как еще Афина Соларис упомянула это семейство не в самом приятном свете. — Но почему ее захоронение скрыто с такой тщательностью? Как будто она была императором, не меньше, — стоило ей опереться на странную купель в углу комнаты, как вдруг неведомая сила словно пробудила ее — она вспыхнула ярким красным светом, и камни на поверхности начали искриться, придавая комнате жуткий алый оттенок. Усыпальница будто оживала, превращаясь в кровавое капище, где могли храниться свои самые страшные тайны дочери местного лорда.

— Тебе никто не поверит. Тебя сочтут сумасшедшим, идиот, — тихо прошипел профессор прежде чем быть заткнутым стискивающим горло галстуком, застанным Хотару и упавшим с Нувелем на ее глазах. — Ау-у… 

Да уж, после такого даже традиционная медицина покажется спасительной пилюлей – профессор с трудом поднялся на болящие и кровоточащие ноги, откашливаясь от поднятой пыли и ослабляя галстук, оставивший красные следы на шее. Ну и где они теперь? 

— Прошу нас простить, мы тут, мм… цело-… о-ого? 

Нувель на секунду становится менее значимым, когда заинтересованные глаза оценивают внутреннее убранство этой усыпальницы, чудесную отделку, восхитительного качества породу кирпичей... Они словно попали в гробницу самой Клеопатры! Ну, по местным меркам, разумеется.

Профессор с чуть ли не детским восторгом, уже не замечая ни боль, ни злобный взгляд в спину, подрывается с дотошностью рассматривать комнату, скромную только в одной вещи – в размерах. Пальцами оценивает тщательную шлифовку каменных плит, заставленный украшениями, свечами, письмами и прочими подношениями столик, совершенно невидимый под грузом всего, в отличие от таких же у простых слуг. В конце концов свет фонарика устремляется на читаемую Хотару эпитафию.

— Да не, это стандартная практика у высших сословий. Особенно, если у них в семейном древе присутствует, ну, знаешь… придурь, — обращается Тодд к Хотару. Его научный восторг перед местными усыпальницами растет каждый раз, когда дело заходит до бесплатных и непрошенных лекций, что он здесь проводит. 

Теперь пальцы касаются эпитафии, стихами идущими вниз под именем здесь спящей. Знакомый Тодду сложно читаемый курсив, пестрящий каллиграфическими изысками и завитками настолько, что мысленно хочется радоваться тому, что в их команде нет эпилептиков. Вроде как. Стихи как стихи и кажутся обычными на первый взгляд, однако при более детальном рассмотрении профессор активно начинает тыкать пальцем на отдельные буквы в них. Чудес как с дверью не случается, никаких новых проходов не открывается, зато лицо Тодда преображается так, словно он открыл свой гений и теперь без зазрения горд этим. 

— Очень интересно. Эту эпитафию, очевидно, делали по очень необычному заказу. Посмотрите на эту букву. А теперь на эту. Вы видите отличия? — профессор показывает на две одинаковые буквы, еле заметно различающиеся наклоном. — Не буду тянуть: эти две буквы писали разными руками. Ну, то есть, правой и левой соответственно. И если прочитать все левые… — он поправляет очки и начинает по букве зачитывать вслух: — "Наполни кровю ты алтар - отвт узнае, что возелал". Некоторые буквы пропустил, прошу прощения, но смысл, думаю, понятен. Здорово, правда? — профессор улыбнулся шире обычного, украдкой сверкая кривыми клыками, — По возвращение можно будет написать научную статью об этом! 

Помощь Хотару была принята актером, он осторожно поднялся, взявшись за хрупенькие ручки, пока со спины осыпались осколки кирпичиков и пыль. Больно. Падать на камни больнее, чем кажется. Он отряхнулся и глянул на Тодда как на научного фанатика. А именно взглядом "Чо ты несешь?". Вся эта болтовня про важность найденной усыпальницы, артефактов, разного наклона буквах... Блондин лишь закатил глаза, игнорируя очередной памятник Гилбертов.

Ровно до того момента, как все не окрашивается в яркий алый и не звучат слова: "Наполни кровью ты алтарь - ответ узнаешь, что возжелал". Будто... Что-то перещелкнуло в голове. Нувель медленно поворачивается к алтарю, удивленно разомкнув губы. Хах, все было так просто? Стоило лишь сотню раз столкнуться с этой проклятой фамилией, чтобы наконец осознать - может они и есть ключик к его ответу? Нужно лишь... Пролить кровь. И на этот раз не чужую. Вот только будет ли это проще?

- Давайте сделаем это, - он не задавал вопросов. Поставил напарников перед фактом. Актер поднялся под вырезанной в камне лесенке, опуская взгляд на надпись. - Не знаю, как вы... А хочу наконец все понять, - игнорируя возможные вопросы ребят, он быстро огляделся вокруг. Искал что-то острое, ведь ножик тут никому не подавали ради кровопролития.

Тогда взгляд уловил шипастую металлическую ограду, что окружала захоронение. Сойдет. Шатильон вытянул к ней ладонь, коснулся самого пика и... Резко дернул, сомкнув зубы, чтобы не издать ни звука.

Алые капли остались на металле ограды, Нувель скривил болезненно брови и подставил раненную руку к могиле, чтобы кровь пролилась на выгравированную надпись. Кап-кап-кап. Его ладонь рассечена, через нее шла грубая рваная рана, еще не пославшая сигналы по нейронам к мозгу, сигнализируя о сильной боли. Слова постепенно тонули в актерской крови, насыщаясь всеми чувствами и мыслями того, кто недавно так нещадно истерзал тело рыжеволосого ублюдка. Первый шаг сделан, что насчет других?

Бледный Нувель стиснул руку в кулак, поджимая жалобно губы, чтобы последний обильный поток крови сделал свое проклятое дело, после чего переглянулся со своими напарниками, ожидая их действий.

- И долго вас ждать? - прошептал Шатильон. Вдруг мертвая душа слышит их? И не терпит задержек... Он кивнул в сторону могилы, подзывая остальных к себе. Пусть это все будет не зря. Пусть они все найдут в этом склепе то, что им нужно. Парень протянул вторую руку к Хотару, предлагая ей взяться за нее, если будет страшно. Француз ведь вызвался помогать ей, только вот вряд ли кровопролитие - безопасное и правильное дело в их случае.

Это... Было так знакомо, на самом деле. Знакомая боль в ладони, капающая их глубокой раны кровь. Хах, хочешь сказать, что уже делал это? Что ж... Если эта могила может дать ему заветный ответ, то пусть расскажет ему... Что случилось на самом деле?

Хотару сжала губы, почувствовав, как леденящий ужас пробежал по ее телу — Нувель прямо у нее на глазах, не колеблясь, наполнил купель собственной кровью. Его поступок был решительным и бескомпромиссным, словно он не видел другого пути для того, чтобы получить ответ на мучающий его вопрос.

— Что же он вообще хотел узнать у этой купели? Неужели нечто мучает его настолько сильно, что это стоит собственной крови? — взгляд Нувеля был настолько полон отчаяния и безумия, что японка инстинктивно прижала ладонь к груди, как будто стараясь защитить не только свое сердце, но и душу. В этот момент ей казалось, что если бы она позволила себе хоть на секунду ослабить невидимую преграду между ними, он мог бы без лишних сомнений бросить ее на жертвенный алтарь.

— Нувель, твое фурёку почти исчезло, как дым от свечи, — тихо произнесла Хотару, а ее голос при этом был полон мягкой, но твердой настоятельности. Она робко посмотрела на актера, чьи черты лица исказились в ужасной гримасе, полной внутренней боли — это было не искусство, не очередная роль, которую он умело играл. Нет, в его глазах была тревога — душащая и разъедающая все изнутри. Казалось, каждая клетка, каждое его движение вопило о помощи, как если бы он пытался найти в беспорядочной груде театральных масок ту единственную, которая позволила бы ему принять самого себя.

Что-то ему мешало. Или кто-то.

— А что, если это и вправду единственный шанс для того, чтобы узнать ответ о нахождении Кимберли? И раз уж цена этому — кровь, то пусть будет так. О́ни ли нашел тут свое капищи? Не столь важно, — Хотару глубоко вдохнула, как если бы готовилась к прыжку с высоты небоскреба. Все, что ей нужно было — это ответ. Ответ, который, как она надеялась, дарует заброшенный алтарь в фамильной усыпальнице. Звучит нелепо, не правда ли?

И все же именно в этом странном месте она искала разгадку, хотя сама не могла бы точно объяснить, что ожидала найти. Мистик Фоллс оказался совсем не тем, что рисовала в своем воображении юная Тао, а ее надежды казались все более призрачными, чем когда-либо.

Но, прикусив нижнюю губу, она аккуратно сделала небольшой надрез на ладони. Легкая боль, едва ощутимая, но яркая, как молния, пронзила ее. Мгновение — и кровь, как сладкий нектар, хлынула в купель, омывая ее. Алая струя заполнила алтарь, обагряя его почти до самых краев — тот же миг камни, что украшающие усыпальницу, вспыхнули еще сильнее, как глаза кровавого демона, свирепо сверкая в полумраке. Этот свет охватил зал, и в его ярком сиянии явились очертания пыльного портрета.

 Это было изображение Мэри Джейн Гилберт — прекрасной дамы с огненно-красными волосами, что держала в руке бокал, наполненный чем-то алым, жидким и манящим. Взгляд девушки был таинственно туманный, словно скрывал в себе что-то гораздо более опасное и темное, чем простое вино. Или, может быть, нечто куда более ужасное.


— Её кожа была столь белой, что казалась почти прозрачной, как самый изысканный фарфор, от которого веяло холодом и вечностью, — и вот это странное чувство чего-то знакомого, которое сжало сердце Хотару, не отпускало ее. Она долго всматривалась в портрет, ощущая, как туман воспоминаний медленно расплывается, не позволяя точно ухватить суть. Где-то ей уже приходилось встречать это лицо, но юная Тао никак не могла вспомнить столь важный момент.

— Возможно, на старинных гравюрах или вырезах, украшавших страницы книг, что мать когда-то держала в руках. Мама была настоящей поклонницей европейского фольклора, — от портрета исходил такой ледяной холод, что казалось, будто сама смерть смотрит ей в лицо. Взгляд Мэри Джейн Гилберт прожигал насквозь, будто из его глубины исходила тьма, способная поглотить все живое. Аура, что окружала изображение, была настолько тяжелой и зловещей, что Хотару не смогла устоять перед ее воздействием — как испуганная пташка, она невольно отступила назад и прильнула к Тодд со спины, вздрагивая буквально ежесекундно.

Только обе пары глаз, вопросительно-требовательно уставившиеся на него, заставили Тодда выйти из последующих мыслей из разряда "как бы начать свою статью" и "ох, как же это утрет нос зазнайке-Эндрю с америко-исторического факультета".

— А? Что? — отморгался профессор, так же вопросительно уставившись на спутников. Взгляд проследил за красной дорожкой на буквах до их кровящих пальцев. — Вы… серьезно? Это же… — он вздыхает. Если отказать Нувелю было еще можно, то перед Хотару выставлять себя в нелучшем свете не хотелось. Тодд пресмыкательски кивнул, натягивая улыбку, и снял перчатки.

"Ладно, у меня есть прививка от столбняка… От этого шоу я точно старею быстрее обычного."

Короткий укол о изгородь – в общую лужу капают и скромные подаяния профессора. "Нужно взять отсюда что-нибудь для констатации нахождения этого места, — призадумался Тодд и тотчас обратил внимание на кулончик, лежащий в стекшей крови на алтаре. Он всегда там был? — Именной? Идеально!" 

Пока Нувель зашелся в приступе решимости, а Хотару потакала этому, профессор надел кулон на себя во избежание потери такого драгоценного по историческим меркам предмета – обычная стоимость была не так важна. Он поднимает взгляд на портрет покойной, красующийся над надгробием. Надо же, он так был занят буквами, что только сейчас заметил, насколько та похожа на Скарлетт… 

— Что-то у меня… Голова… — в глазах Тодда потемнело, и свободной рукой он успокаивающе приобнял спрятавшуюся за ним Хотару. Надо же, его руки были теплее, чем казалось ранее. — Извините, я наверное… 

Он замолк, сосредотачиваясь на давящей головной боли. Рука, прежде приободряюще похлопывающая Хотару, начала медленно сжимать ее плечо, впиваясь пальцами до боли. Да и сама она стала холодней. Тодд сгибается, словно мигрень распространилась аж до сердца, и касается носом уха девушки, приторно-мягко проводит им по раковине.

— Ты не найдешь здесь свою подружку, желтое мясо. — гробовой шепот как неприятное скрипение половиц проходится по ее уху. А потом профессор оборачивается к Нувелю. 

Капилляры в его глазах полопались, застилая белок красным, а рот улыбнулся во все зубы, искажая лицо в неведомой еще перекошенной гримасе. Тодд, сам не свой, тянет Хотару за свитер за собой, ближе к французу. Взгляд викторианской красавицы с надгробия проследил за ними.
 
— С этой все понятно, а ты, бедняжка Нувель? Разве не чувствуешь себя здесь уютно? — вторая рука дергает актера за волосы и так же грубо подтаскивает к себе, — Странно, я-то думала тебе нравятся все эти кровавые ритуалы, и ты решил прийти за добавкой! Одного тебе было явно мало, ненасытный лягушатник!  

Безумен ли он? Да вряд ли, скорее наполнен энтузиазма. И дать частичку этой уверенности хотелось и остальным, пока в парне еще била энергия и желание во всем разобрать. Честно? Ему совершенно не был интересен поиск Кимберли. Таким же бессмысленным был и поиск Леннокс в том лесу. Все эти попытки всучить игрокам ответственность кончались лишь разочарованием. Поэтому сейчас блондин думал о большем, чем разгадка пропажи очкастой.

Он видит льющуюся кровь Хотару и слабо улыбается ее решимости. Да, это больно и неприятно, но совсем скоро они закончат это чертово задание и залижут все раны. Зато уйдут отсюда с тем, что им было нужно... Нувель мягко гладит азиатку по голове чистой рукой, чтобы та не так сильно переживала из-за пореза и возможных последствий. Это вдохновляло - наблюдать, как люди рядом с тобой готовы пойти на безумство ради своих целей. А эта девчонка дает!

- Умница, малышка. Я уж подумал, что мне придется помочь тебе. - неловко усмехнулся Шатильон, определенно не желая ранить низенькую сокомандницу. Что ж, остался последний шаг. Взгляд падает на Тодда, отвлеченного совершенно другими делами, нежели более важными. Черт возьми, хватит отвлекаться!

- Я все еще не хочу здесь задерживаться, так что, Тодд, прошу тебя, порежь уже гребанную руку, - хотелось сказать про запястья, но вряд ли кто-то здесь оценит такую шутку. Да и разве Нувель может так пошутить? Нет, совсем нет. Это все больная голова его автора.

Но долго уговаривать не пришлось. Ритуал наконец окончен. Губы сами расплываются в улыбке, будто ожидающей какого-то подарка или сюрприза. Ну же, все должно получиться!

Ничего. Ничего не произошло. Нувель разочарованно глядит сначала на свою руку, а после на окровавленную надпись. И какого... Парень схмурил брови, негодуя. Их обманули!

- Тодд, ты... - не успевает блондин отреагировать на странную речь очкарика, поплывшего, кажется, от моментального заражения крови, как резкая боль пронзает его затылок от грубого натягивания волос. Шатильон вскрикивает, впивается ногтями в руку своего соседа и ощущает, как в ней будто прибавилось сил. Что происходит?! - Отпусти..! Что за чушь ты несешь, Тодд?! Совсем с дуба рухнул! - вопит актер, шаркнув ногами по земле в попытке вырваться из хватки.

Прийти... За добавкой? На секунду блондин улавливает эти слова, заостряет на них внимание. Кровь, что текла из раненной ладони, окрасила собой куртку на Бормане, неприятно намокая ткань и прилипая к его коже. Одного ритуала было мало. Нувель чуть ли не замирает на месте, начиная что-то осознавать.

Когда Тодд, не колеблясь, подлил алый дар на алтарь, то произошло нечто странное — капли его крови, смешавшись с кровью других искателей приключений, активировали скрытую силу в камнях — красные рубины засияли с новой силой, будто сами пытались проглотить тусклый свет комнаты. А усыпальница мгновенно наполнилась гнетущим багровым сиянием, и воздух стал тяжелым, пропитавшись едким железным привкусом. Хотару тут же зажмурила носик, не в силах вынести эту кровяное зловоние.

— Мы даже не получим ответ?! — голос юной Тао звучал как крик отчаяния. — Может быть, на эпитафии было написано что-то другое? Это могло быть целое послание, но со временем, возможно, оно стерлось, а мы наивно полагали, что получим ответы за столь высокую цену. Госпожа Сугияма мне всегда говорила, что кровь ценят только демоны, — и в тот момент, словно по воле древних сил, в бурлящей смеси крови показался старинный амулет — его форма, хотя и покрытая пятнами, оставалась почти идеально сохранной, как будто он был только что выложен на этот алтарь. А алые рубины сверкали, словно их только что добыли на милость династии Гилбертов в самых глубоких шахтах.

— Рубины... — прошептала Хотару, задумчиво глядя на камни.

— Красные, как застывшие капли крови на снегу. Эти камни могут накапливать в себе негативную энергию. Нужно быть осторожными, — она собиралась предостеречь остальных, но профессор, словно забыв обо всем на свете, накинул драгоценность на тощую шею.

Хотару тихо цокнула, а ее глаза все еще неотрывно следили за сверканием рубинов. В них, словно заточенное эхо, звучал едва уловимый шепот — может, это голос той, кто некогда владела этим местом? Но захотела ли она, чтобы кто-то прикоснулся к ее сокровищу?

Или, может быть, это и был сам замысел усопшей владычицы?

Минуло не более минуты, как глаза Тодда предались кровавому мерцанию. Вены на его руках вздулись, а зубы заскрежетали. Хотару, инстинктивно защищая Нувеля, что было ей совершенно несвойственно в этой ситуации, выдвинулась вперед, выставив перед собой дрожащую руку, где находился чжэнь ши фу.

— Тодд, что с тобой? — ее голос был едва слышен, как отзвук едва скрываемого страха. — Если ты хочешь постигнуть дзэн, то я могу зажечь еще одну ароматическую свечу. Какой аромат предпочитаешь? Только, пожалуйста, не смерть — у меня нет подобных благовоний, — глаза метались в панике, наблюдая, как Тодд, не в силах совладать с собой, попятился на нее и Нувеля, словно призрак, ведомый чьим-то не слышимым голосом.

Мгновенно, без раздумий, Хотару прикрепила свой амулет прямо на лоб Тодда, надеясь на чудо. Но ничего не произошло. Он лишь оскалился, а его лицо исказилось в зверином оскале.

Следом за этим эхом в темной тишине раздался вопль Хотару — такой, что, казалось, мог бы разбудить мертвых даже на поверхности кладбища.

— Не приравнивай мои вам великодушные ответы к тем бредням, что несешь сам, безымянный бастард! — шипит Тодд, напрягая связки, отчего аж проступают дергающиеся сухожилия на его шее. Кажется, он вот-вот бросится на Нувеля или бросит в него непосредственно Хотару, но последняя успевает сменить его фокус. 
  
Бумажка прикрепляется точно посеред лба. Профессор медленно поворачивает голову к трясущейся девчонке, после чего глаза его разъезжаются в стороны как у какой-то рептилии. Пара секунд тишины – его рот открывается как тяжелые каменные ставни, вылезает язык, касается бумажки. Вязкая слюна липнет к ней, и в следующее мгновение дражайший оберег нещадно и бесстрашно прожевывается старым злом, добравшимся до радости кукловодства. Даже облизывается. Шумный глоток – глаза снова съезжаются, устремляя взгляд в одну точку. На лицо Хотару.

— Ах ты… какая милашка! — рука опускает волосы Нувеля, и отправляет его на небольшой отдых ногой в живот, решив посвятить все внимание азиатской принцессе. Ее хватают за грудки и оттаскивают к противоположенной стене, где в менее роскошных гробах нашли свой покой приближенные слуги графини, — Жаль только не девственница, была бы еще слаще. 

Окрепшие худощавые руки поднимают девушку по стене над полом, пока их хозяин – и хозяин ли? – мерзко облизывается, пересчитывая языком каждый зуб.

Железистый запах, облачивший комнату, начал словно загнивать, становясь настолько удушливым, что едва ли здесь помог даже весь запас аромопалочек Хотару. Он липким слоем стелился по коже, настойчиво ломился в нос и заставлял все внутри переворачиваться, тянуть и вверх, и вниз, и чуть ли не разрывать изнутри от отвращения. Так не пахнут даже мертвецы. Но Тодду, судя по всему, такое ни по чем – подняв Хотару до уровня своего лица, он снова льнет к ней своим носом, водит им по шее, наслаждаясь близостью живого тела. Чувствуя, как кровь ярко стучит в ее сонной артерии. От этого аж слюни текут.

— Знаешь, милочка, с таким происхождением тебе бы на угольную шахту горбатиться, раз рвения столько. — он укоризненно покачивает головой, а после заливисто хохочет, — Но раз до моих рудников так далеко, а твоя дерзость меня забавит, то.. Оставлю тебя на сладкий-сладкий десерт! Надеюсь, китайская кровь не горчит. 

Взмахом ноги Тодд раскрывает один из гробов, поднимая из него столб пыли. С аппетитом подмигивая бедной Хотару, он бросает ее на хрупкие кости тамошнего мертвеца, ломящиеся под ее телом, а после с грохотом закрывает крышку. 

— А вот такое в мое время делали специально для тех, кто любил пошастать после отбоя. — он наклоняется и закрывает гроб на защелку, попутно щелкая зубами, — Чтобы не убежали, ха!

Все тело Бормана откланяется назад, чтобы как по волне вернуть свое тело в вертикальное положение с ярким прохрустыванием каждого позвонка. Он с интересом трогает себя, поворачиваясь обратно к Нувелю. Ладони блуждают по шее, по перекошенному лицу, мнут край галстука и подносят к самому носу. 

— Надо же, — шумный вздох, — Какой чудесный парфюм на нем остался. Такой знакомый и так похож на мой… Скарлетт нравится ее новая прическа? 

Он снова смеется, и смех его полон яда. Не как у той же Скар – более трупного. Профессор сокращает дистанцию между собой и Нувелем. Это влияние малого количества кислорода или он и правда кажется сильнее обычного? – руки цепляются за шею более бесцеремонно, нежели как было с Хотару, а красные глаза весело щурятся, когда чужая гортань передавливается. 

— Ты, конечно, не тянешь на основное блюдо… С другой стороны, как неправильно бы было объедаться за завтраком? 

Ком встал непреодолимым булыжников в горле японки, не давая ей сделать и глотка воздуха — все ее тело оцепенело от ужаса, как только Тодд сжевал талисман, как озверевшая рептилия. И ничего не произошло, словно от талисманов не было никакого толку. В очередной раз. Даже в моменте, когда она оказалась в пугающем склепе, перед глазами возник Уолтер, что укоризненно махал своим пальчиком, мол, а я ведь говорил — все это жалкие иллюзии.

— Может быть просто на Тодда не действуют чжэнь ши фу? Это рептилоид — только взгляните на её глаза и звериный оскал. Поэтому-то они и не подействовали, да, — жалкая попытка себя успокоить. Столь же беспомощная, как и стремление вырваться из лапищ одержимого профессора, от презентабельного вида которого не осталось и следа — глаза теперь сверкали в темноте, как очи вампира, а волосы торчали в разные стороны, словно он был экспериментом одержимого ученого, пропустившего по его телу разряд тока в ожидании воскрешения.

Хотару слабенько шлепнула Тодда по плечо, а затем, с трудом выхватив из кармана палочку для суши, с размаху ткнула ею прямо в носик озверевшего криптолога. Едва ли это помогло — на носу образовалась крохотная точка, что не помешало одержимому духом прильнуть к изящной шее юной Тао, дабы ощутить запах ее тела.

— Откуда он знает?! Будто чувствует собственным нутром, — слова о сексуальном опыте японки прозвучали, как гром среди ясного неба. Она почувствовала себя раскрытой книгой, о каждой мелочи жизни которой Тодд теперь был в курсе через аромат бархатной кожи.

В голове промелькнула будто предсмертная мысль — а чем же она все-таки пахнет? Легким ароматом цветущего белокопытника? Или же за ней следует шлейф традиционных благовоний?

Ощущение дыхания Тодда на шее было столь отвратительным, что все ее мимолетные грёзы рассеялись. Внутри появилось стойкое ощущение неприятия и желания вырваться из его цепких лапищ, что вызывало у Хотару одну единственную ассоциацию — она лабораторная лягушка, которую хочет препарировать сумасшедший ученый.

— Тодд, опомнись — мы вовсе не твои слуги! — запищала она напоследок. Но едва ли до одержимого профессора сейчас можно было достучаться — его глаза засияли в темноте еще пуще прежнего, а обильное слюноотделение, как у оборотня, поставило крест на любой попытке достучаться до его попавшей под контроль души.

Юная Тао почти смирилась с тем, что станет лакомством на могильном обеденном столе для новообращенного вурдалака — но, как по закону жанра, ее оставляют напоследок. На самом же деле японка знала, что это вовсе не комплимент — ёкаи оставляют самых безвкусных жертв для момента, когда будут вынуждены голодать долгое время. Поэтому и ей была уготована такая же судьба — жалкая закуска, которая к тому времени будет похожа на вяленый персик зайтун.

Тодд резко отворил крышку старого гроба и, лишь усмехнувшись прямо в лицо верещащей Хотару, закинул ее прямо в объятия полуразвалившегося скелета одного из слуг Мэри Джен Гилберт.

И крышка тут же захлопывается — а с ней и приглушается звонкий крик Хотару, оказывающейся в кромешной и всепожирающей тьме.

Сейчас было не так уже ясно, что именно страшнее — остаться наедине с вурдалаком, или провести остаток дней в обнимку со скелетом.

— НУВЕЛЬ, ЕДИНСТВЕННЫЙ СПОСОБ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ЦЗЯНШИ — СЖЕЧЬ ЕГО! — завизжала она во все горло. С такой силы, что ей стало на миг больно. Но это все, что она могла сейчас сделать, оказавшись наедине с самой собой.

Он... Он сошел с ума! Что за чушь он несет? Что вообще успело произойти с занудой Тоддом за ту одну секунду, в которую ему поплохело?

Получив болезненный удар в живот, блондин согнулся и свалился на землю, стискивая зубы, чтобы не издать ни звука. Это все из-за пролитой крови, да? Несложно оказалось собрать кусочки пазла в голове: они нашли не ответ, а свой гребанный конец. Портрет Гилберт здесь висел не просто так. Он был предупреждением, которое они проигнорировали. Чем теперь придется заплатить за такую ошибку? Только бы не своими жизнями... Мэри не хочет сделать им еще одну смену имиджа, нет? Жаль...

Нувель собрался с силами и поднялся обратно на ноги, слыша отдаленные крики Хотару. Куда он ее дел?! Крышка склепа закрывается и скрывает за собой бедную азиатку, суля ей смерть в холодном и брошенном месте Мистик Фоллса. Вряд ли кто-то из них желал закончить свою жизнь именно так. В жилах кипит злость. И почему всем эти духам так нравится издеваться над девушками? Что за ублюдские фетиши?

- Детка, держись! - крикнул француз, срываясь с места в попытке помочь заточенной бедолажке, но... Не вдохнуть. Он хрипит, ощущает, как сжимаются пальцы на хрупкой шее, а кислорода становится все меньше. Попался. Их взгляды пересекаются, даже блеск линз очков не мог скрыть этот кровожадный голод в глазах Тодда. Как... Как сделать вдох...

- Очнись... Тодд, блять..! - сквозь боль хрипел блондин, пытаясь разомкнуть чужие пальцы, но те впились в кожу как самые настоящие тиски. - Ну же..! Не твори глупостей! ТОДД! - страшно. Не может же все кончиться вот так. Плохая концовка, внезапно обрушивающаяся на зрителя и не дающая никакой надежды на спасение. И единственное послевкусие после просмотра - безнадега. Но Нувель старался, не отпускал чужую руку, пока капли крови из раны окрашивали ее в такой сладостный алый оттенок.

Хотару. Он слышит ее голос, прислушивается, чтобы все уловить, но... Что это все значит? Что нужно сжечь..? Лицо краснеет от боли, но совсем скоро начнет бледнеть от удушья. Что сделать... Что нужно сделать?! Сжечь. Зажигалка. У кого осталась зажигалка? А он ведь еле ее зажег. Что, если в такой важный момент ничего не получится?

- Я... Не умру от твоей... Б-блядской руки! - шипит Шатильон, брыкаясь в крепкой хватке и пиная ботинками по коленкам Тодда. Но как будто никакого толку. Если ранее француз и мог действительно поколечить очкарика, то сейчас силы, что поселилась в нем, неподвластна. - Что тебе нужно?! ГОВОРИ! Только отпусти девчонку!

— Ох, я совсем забыла, что такой черни как вы незнакомы слова "блюдо" и "десерт". Скажу более понятно: вы – еда. Кушать. Ням-ням. — вторая рука присоединяется к душению, насмешливо переминает пальцами на шее. Лицо Тодда наклоняется над Нувелем, и он говорит нараспев: — Я тебя сожру-у, Нувель.

Все же, каким бы Тодд не был неприятным, какими бы склизкими не были его оправдания, сейчас он точно не был собой. Слишком уж яркий, слишком уж претенциозный, это был уже не исследователь некрополя, а самый настоящий ее властитель, в открытую наслаждающийся страданиями своих пленников. Уголки губ Гилберт на портрете слегка поднимаются вверх. 

Он поднимает Нувеля выше, елозя его затылком и одеждой по остроконечной изгороди. Рот снова ужасающе открывается, целясь на самое его лицо, такое чудесное, неморщинистое, милое личико – не будь здесь более молодой Хотару, парень бы вместо нее встал на место десерта. Шатильона обдает смердящая, потусторонняя вонь гноя, а взгляду открывается всепоглощающая глубокая глотка и осклабившиеся зубы с застрявшими меду ними обрывками бумаги.

Не надо его жрать! В нем сухое французское мясо и много костей! Никто не любит обгладывать косточки, только есть готовенькое! Не рекомендуется также съедать и его печень - уж больно много токсинов та впитала в себя за все время на шоу. Блондин ахнул от ужаса, жмурясь и пытаясь достать ногами до парня, но его больно прижимают к изгороди. Ее пики опасно близко крутились возле светлой головы, намереваясь вскоре сделать из актера шашлык на шампуре.

- Х-Хотару..! Что нужно..? - он не договаривает, вторая рука также крепко сжимает шею. Черт! Нувель истошно хрипит, закашливается в собственной слюне и неприятной преграды в горле, не дающей сделать вдох. Но как же Хотару? Что с ней будет, если парень сейчас задохнется? Эти мысли гложили больше, чем возможность умереть здесь и сейчас.

А как же... Лекс?

Сжечь. Нужно что-то с него сорвать! Нувель тянет руки из последних сил. Не достать... Ну же! Отпустив вцепившиеся в него пальцы, он буквально повис в смертельно хватке, вытянув руки к очкарику. Руки цепляют влажные волосы, скидывают с соседа очки. Те разбиваются о землю, рассыпав мелкие осколки линз. Тянись..!

- Хотару! Не б-бойся..! - хрипло вскрикивает Нувель, жалобно кривя брови. Темнеет... У него темнело перед глазами. Давай же, сделай что-нибудь! Хоть что-нибудь правильное в своей жизни! - Спокойно..! Давай со мной! Вместе! М-медленно..! - он закашливается, еле собирает волю в кулак, проталкивая воздух в легкие. - ВДОХ!

Пальцы хватаются за мужской галстук, с силой натягивают его, заставляя потертую ткань сжать на чужой шее. Ты умрешь не здесь, Нувель. Да и вообще не умрешь. К черту это все! ОН ХОТЕЛ ЖИТЬ.

- ВЫДОХ! - голос сипел, терял последние капли того мелодичного и звонкого пения, коим разговаривал Нувель, выбравшись будто из мюзиклов. По галстуку он добирается до толстой веревки амулета.

- Все хорошо..! Еще раз! Кхм... Давай! ВДОХ! - тянет. Не поддается. Еще раз. Рвись же, ублюдская веревка! Нувель вскрикивает, жмурится, потому что все равно более ничего не видел. Веревка врезалась в израненную руку, впитала в себя чужую кровь. Треск.

- ВЫДО-...

Веревка порвалась. Амулет слетел с шеи Тодда, выпадая и из рук Шатильона. Он уронил окровавленную руку, а второй на последних просветах своего разума попытался дотянуться до сжимающих его рук, но вряд ли можно теперь что-то сделать.

Если Тодд не отпустит его.

Кромешная тьма, в которой все чувства обостряются, как у матерого хищника. Вот только сейчас юная Тао была вовсе не юркой кицунэ, что загнала в уголок зазевавшегося тануки — она сама жертва, обреченная на погребение заживо.

— Не стоит думать, что меня сейчас обнимает мертвец. Он уже давно испустил свой дух. Остались только бренные кости, которые вовсе меня не пугают... — стоило Хотару сделать лишнее движение в гробе — и костяная рука с треском падает куда-то в темноту.

Тотчас из ее груди вырывается столь пронзительный крик, что она невольно оглушает саму себя. Глухие стены гроба, походящего скорее на Железную деву, не дают жалобному писку пробиться наружу, где Тодд уже вовсю выжимал из французского круассана всю сливочную начинку — того гляди и актер отыграет в этом склепе свою предсмертную роль.

— НУВЕЛЬ, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?! — но слышит она лишь себя. Темнота же сжимается, как плотная ткань с балахона вестника синигами, заставляя сердце биться в бешеном ритме. А легкие уже с трудом получали необходимую порцию живительного кислорода.

Это гнетущее чувство, от которого у японки подкашивались ноги, а руки становились холоднее горного родника, вновь вспыхнуло в ее хрупком теле.

— Нет, это вовсе не то, что я хочу! Сгинуть в гробу посреди склепа? Даже не быть похороненной под цветущей сакурой? Я не успела посетить прощальный концерт Пака Минхёка. И не успела доказать этому зануде Уолтеру, что потусторонний мир существует, — Хотару впивается коготками в стены гроба, начиная драть его изнутри, как попавшая в западню кошка. В глубине души же пламя паники уже вовсю поглощало нервные клетки, выжигая минуту за минутой все больше фурёку — юная Тао уже не понимала, что все ее руки в крови от заноз, а ногти едва держатся на кончиках пальцев.

Но сквозь этот приступ неконтролируемой тревоги она услышала чуть слышимый голос с французским акцентом, доносящийся по ту сторону гроба: — ВДОХ! — и вновь пропадает, оставляя девчушку наедине с тьмой.

— НУВЕЛЬ, Я СЛЫШУ ТЕБЯ... — голос слабеет, как только легкие начинают получать крохи оставшегося в ловушке кислорода. Перед глазами мутнеет, хотя и видна все та же бесформенная тьма.

Хотару из последних сил вгрызается обломленными когтями в своды своей могильной темницы, пытаясь издать жалобный писк.

— И почему я думаю о нем в такой момент? Будто моей целью на этом проекте стало не желание избавиться от онрё, а доказать Уолтеру истину бытия. Сноб и ворчун — он никогда не сможет стать истинным шаманом. Да и смогу ли я? Мэлани сказала, что никакого онрё вовсе и не существовало. Глупость, же, да? Ведьмы могут ошибаться. После смерти на вечеринке уж точно — кто знает, как это могло на нее повлиять. А если она права, как и он?... — ураган мыслей — единственное, что поддерживало Хотару в сознании. Такие хаотичные и совершенно глупые, словно ей не было о чем еще вспомнить на смертном одре.

— ВЫДОХ! — голос француза вновь прорезает тишину, заставляя юную Тао устало вздрогнуть.

— Я его слышу, — голова кружится, а ноги становятся мягкими, как ложе цилиня.

Цилинь — китайское мифическое существо, часто переводимое как «китайский единорог».

Казалось, пальцы будто начали проникать сквозь кожу, все глубже и глубже впиваясь в трепещущуюся как пойманная бабочка живую плоть. Кровь под ними бешено билась, будто готовая вот-вот взорваться. Тодд в наслаждении прикрывает глаза, отдаваясь этому пьянящему ощущению, пропускает размашистые удары Нувеля и только в блаженстве закусывает губу, когда собственную шею стягивает галстук. Только когда актер хватается за медальон, он распахивает расфокусированные глаза и на мгновение теряется, точно удивленный внезапному ухудшению зрения.

— Что за?! Ах ты дрянь! — веревка с характерным скрипом натягивается. Профессор склабится и метит зубами как змея в наглую руку Шатильона. Рывок – веревка рвется, и он промахивается, моментально валясь с ног и отпуская соседа прямо на пики. 

Смачный шлепок тела о пол, выбивающий глухой продолжительный стон. Кулон звонко отскакивает в темный угол, скрываясь, теряясь из поля зрения. Профессор глухо закашливаясь, тут же прикладывая ладонь к голове. Мистическая атмосфера начинает улетучиваться, прячась обратно под крышки гробов, тошнотворный запах рассеивается, а портрет Гилберт снова бесстрастно смотрит вперед, не обращая внимания на пришельцев. 

— Что… что произошло? — Тодд пытается осмотреться и тотчас хватается за лицо, — Где мои очки?! Нувель? Хотару? — он разрывается между болезненными стонами француза и приглушенными криками японки, — Я терял сознание? — нащупывая ногу светлоголового пятна, он хлопает по ней, — Ты тоже? Я найду Хотару, подожди здесь. 

Решая не подниматься пока на сковывающие болью ноги, Тодд ползет по направлению к звукам. Пол, пол, пол, так, а это что? Руки ощупывают большой прямоугольный предмет, быстро идентифицируя в нем гроб, из которого доносились стуки. Вот такого в его практике точно не было – и потери сознания, и привета с того света. Ну, то есть, из гроба. 

— Как ты умудрилась туда залезть? — открыть его с первой попытки не получается. Благо, профессор вспоминает, что во времена юной Америки суеверные люди нередко конструировали замки на гробах. С трудом нащупывая его, Тодд, наконец, отворяет крышку, выпуская пленницу на свободу, — Ты в порядке? 

Гравитация. *нецензурная брань* же ты дрянь. Нувель срывается, слышится треск рвущейся куртки. Шею больше ничего не сдавливало, но и в воздухе больше ничего не держало. Расцарапавшись об острые пики ограды, блондин чудом не насел на них, падая совсем рядом и ударяясь о каменную плитку.

Зрение не возвращалось. Лишь туманные проблески окружения, перебиваемые темной дымкой, да разноцветными вспышками. Ох... Черт подери, как его тошнит. Шатильон опускает голову на плитку, наслаждается ее прохладой, как упасть на холодный пол спортзала после долгой пробежки. Пальцы сжимают пыль под ладонью. Голоса... Что там говорили?

"Я найду Хотару, подожди здесь".

- Хотару..? О-она... В порядке..? - медленно приходил в чувства блондин, моментами открывая глаза, чтобы убедиться в возвращении зрения. Дымка постепенно развеивалась, но все равно тяжело различить детали. Наверно, это от передавленной артерии. Хотя откуда Нувелю знать?

Он приподнялся на локтях и склонил голову, жадно вдыхая кислород, как никогда. Будто до сих пор что-то мешало, невидимые пальцы остались на шее, создавая иллюзию дискомфорта. Но воздух шел, кровь постепенно насыщалась необходимым кислород, и звон в ушах сходил на нет.

- Я сейчас, - совсем сипло прошептал Шатильон, окончательно поднимаясь на ноги. Болевой шок не позволял телу ощутить все существующие ранения на его теле. Потом. Это все потом. Сейчас стоило проверить остальных.

Нувель лишь на мгновение удержал равновесие, взявшись за ограду, и обернулся в поисках амулета, но беглый взгляд не отыскал его в просторах могильной комнаты. Пусть никто его больше не найдет.

Гроб открыт, видна и вполне здорова Хотару. Блондин дошел до ребят и склонился над крышкой, облегченно вздыхая.

- Сильно перепугалась? - стоило говорить тише, что-то определенно случилось со связками. Нувель ощущал это в боли при разговоре. Он взял азиатку за руку, чтобы помочь ей выбраться отсюда, после чего бросил суровый взгляд на Тодда. Пришел в себя, ха? Многое ему придется рассказать. Блондин потянулся вновь к мужскому галстуку и оттянул его вниз, так как в процессе драки затянул его уж слишком туго. Вдруг еще и этот придурок задохнется.

- Как голова? Не едет кругом? - уточнил парень у Тодда, но без какого-либо презрения или издевки. Скорее вынужденная любезность и беспокойство.

Нувель просто хотел, чтобы все были в порядке. Приобняв дрожащую Хотару, он протянул руку и очкарику, оставшемуся без своих окуляров.

- Держись, не хочу, чтобы ты свалился в выкопанную могилу. Кажется, выход был где-то там. Даже слушать возражения не буду! Мы идем назад за *нецензурная брань* КОФЕ!

Он очень устал. Очень.

Похоже, что воздуха совсем не осталось — и юная Тао медленно затухает, как выпущенный на волю китайский фонарик. Вот и ее время сиять закончилось. Стоило только потухнуть внутреннему пламени, хотя она и ощущала в последние секунды трезвости сознания, как сердце бешено трепещет в груди — вот-вот выпрыгнет, как карнавальная марионетка.

— И зачем я вообще отправилась сюда? Наивная попытка найти спасение от того, что может даже не существовать. Умереть в сомнениях и без ясного ответа — это не то, что заслуживает член клана Тао. Но я ведь всегда была для них обузой, — ее дыхание уже похоже на хрип.

Но резкий треск крышки гроба заставляет девчушку с трудом приоткрыть свои черные глазенки.

— Синигами пришел забрать меня в Ёми? — говорит едва слышно, но, как только профессор смог сорвать с петель крышку старинного гроба, она ощутила легкое дуновение смрадного воздуха усыпальницы. Да, это было то самое место — в горле запершило от неприятного привкуса железа, что витал в воздухе.

И легкие расправились, как паруса Кайё Мару, подхватившие попутный ветер. Юная Тао тут же начинает истошно кашлять, не справляясь с жаждой блаженного воздуха. И хотя перед глазами все еще мутно, но она инстинктивно утыкается в чью-то рубашку, как напуганный котенок.

— Пахнет нарциссом, — она поднимает мордашку, чтобы разглядеть очертания человека. Не иллюзорная ли насмешка со стороны синигами?

Нет — точно он. Те же волосы, что цвета золотой ржи. И глаза, как два потухших янтаре.

Она в ответ прижимается еще сильнее, вздрагивая. — Нувель, я в порядке! — пищит, как колибри.

— А ты?! У тебя на шее следы от чьих-то рук. Это Тодд? — Хотару на уровне инстинктов самосохранения обернулась, ловя на себе взгляд криптолога — такой же напуганный и недоумевающий, как у нее. Словно и не ведал, что едва не отправил на тот свет двух напарников по несчастью.

— Я предупреждаю, что владею техникой клана Сакаи по раздеванию палочками для суши… — из последних сил она пытается защититься детским оружием — но тотчас палочки выпадают из ее дрожащих рук.

Все в ссадинах и крови, как у гладиатора после боя с тигром.

Кайё Мару — один из первых современных военных кораблей Японии.

— Не думаю, что это хорошее время для флирта, Хотару. 

Тодд измученно вздыхает и, нащупав в полностью размытом мире трость, поднимается, наконец, на ноги. С Нувелем помогает девушке подняться. Очевидно по растерянному взгляду, что он и правда не совсем помнил, что только что произошло в этом склепе. Либо очень хорошо притворялся. 

— Спасибо, не в полном порядке, но идти смогу. — благодарно кивнул профессор, — Сам как? Ты лежал, когда я очнулся. Тоже терял сознание? Чертовы продюсеры, как можно вообще пускать людей в такие места, не убедившись в их безопасности? И без проводников. Надо перечитать наши контракты, может, получится за такие нарушения отсудить у Афины… ох… — говорить было тяжело, поэтому Тодд просто жестом пошелестел импровизированными купюрами, а после услужливо подставил спутникам плечо, готовый помочь совместному пути назад. 


— Так мы ничего и не узнали про Ким. — на обратном пути подводит итоги Борман, — Сдается мне, здесь ее и не было – иначе первыми эту местность прочесали бы более подготовленные люди. Знаете, с погонами. 

Приближающаяся поверхность умиротворяюще доносит до их лиц потоками свежий воздух, ярко контрастирующий с духотой негостеприимных подземелий. Они почти вышли – это не может не радовать, не вызывать усталых облегченных улыбок. Тодд расслабленно запускает руку в карман, и тут же его лицо едва приметно напрягается. 

Пальцы нащупывают украшенный рубинами медальон.

Что ж, они все живы. Это радует, пусть все вокруг в крови, поту, пыли, разрушениях и прочем. Блевотины не хватало. Нувель приобнял обоих напарников, оказываясь в середине групповухи, чтобы они общими силами выбрались наружу.

- Не бойся, с этого момента я в порядке, - буркнул Шатильон потухшим голосом. Бледная шея синела от расплывающихся синяков и ран. Может, Тодд сможет сопоставить два и два, поняв, что именно произошло. Если же нет... Возможно, Нувель поведает ему всю историю. Но не сейчас. Сейчас хотелось думать о свежем воздухе и ласкающем лицо тепле солнца. Пусть в Мистик Фоллс это и довольно редкое событие.

***

- Честно? Сомневаюсь, что здесь вообще возможно кого-то найти. Пропадая... Ты пропадешь навсегда. Сколько участников уже бесследно растворилось? Ладно, не хочу об этом думать, - по мере своих возможностей шептал Шатильон, поглаживая плечи напарников. Не смотря на все разногласия и прочие старые истории... Хотелось ему позаботиться о них. Вселить им ту уверенность, которую он впитал после разговоров с самим же собой. Хотару, кажется, перестала дрожать в его руках, поэтому парень слабо улыбнулся ей, потрепав ладонью по спутанным волосам.

- Знаете... А мы хорошая команда, - внезапно начал актер, как бывает в конце увлекательных фильмов. - Хотите выпить после испытания? Кажется, у меня в комнате оставалась бутылка рома. Что скажете? - и разговаривал он не только с Хотару.

Тодда этот вопрос тоже касался. Может это был шанс... Все исправить? Да, эта история запятнана кровью, но... Никогда не поздно пересмотреть свои взгляды. Может отныне не придется бояться стаканов, которые Борман ему подавал.

А может он убедится, что этому придурку нельзя верить. Ни единому слову.

- Повторюсь, никаких возражений! Хотару, а ты приноси свои эти... Благовонючки. И с нарциссом тоже! После Тодда в комнате ужасно пахнет травой. Поэтому стоило бы заняться этим моментом, - усмехается он хрипло, постепенно ощущая боль во всем теле. Ауч... Его что, пополам ломали..? Откуда такая боль... Троица как можно скорее удалилась с кладбища в обнимку, как самая настоящая команда.

Счастливый конец?