Кладбище "Dulce Domi"

- Согласен по Хотару, - Бенни был рад, что их мысли совпадают. - По остальным не уверен до конца, что у них есть алиби или нет алиби. Я не удивлюсь, если кто-то скрывает свою злую сторону... или Эштон сказал такое, что разозлил своего убийцу.
Теории (почему не Беннирии?) можно строить бесконечно, но нужно найти какие-то факты. Возможно, даже не ему одному.
- Я смутно припоминаю, что ты был одним из первых согласившихся по поиску Леннокс. Стало по ней известно больше с того времени? Была ли... эээ... команда по расследованию её преступления? - не то чтобы он интересовался Леннокс. Скорее, людьми, которые стали бы заниматься чем-то детективным. Бенни точно это не потянет, его максимум - теории и 2+2.

@Бенни Люк

- Проблема в том, что Эштон был очень конфликтным человеком, - с досадой в голосе сказал Тео, это ведь сильно усложняет дело. – Я с лёгкостью поверю, что он мог кого-то разозлить, и кто-то убил его в пылу конфликта. Но его убили с такой изощрённой хладнокровностью… Будто убийца планировал это и заранее продумал, как замести следы. Так что да, у нас есть круг подозреваемых, нам надо за ними следить внимательнее.

Кажется, и у Тео разыгрался азарт, как бы странно это ни казалось. Но его удивило, что Бенни так глубоко задумался об этом. Блондин находит всё новые способы его удивлять. Только мог ли ответить Тео на его вопрос. Они ведь условились с Корпорацией, что будут держать ото всех в секрете то, что увидели. Но одну вещь он сказать наверняка мог.

- Ох… Этим занималась Кимберли, и после её пропажи я теперь не уверен, что будет с группой, которую она набирала для расследования, - особенно, когда так высока всеобщая степень недоверия друг к другу. – Если я смогу собрать тех, кому можно доверять… Я дам знать, что на тебя тоже можно положиться, Бенни.

Тео положил на плечо фанату музыки руку в знак дружбы. Возможно, сейчас действительно стоит держаться поближе к тем, кто точно не представляет опасности. Однако Тео не мог быть уверен ни в чём наверняка, слишком уж стремительно развивались события.

- Кимберли тоже пропала? Я только заметил, что Томми давно не видел, - мда, вообще странно, что церемонии пропали и участники тупо пропадают. Сколько Ликанов осталось? 3? 4?
- Если получится собрать, то попробую помочь. Я не детектив, опыта нет, просто стрёмно сейчас быть рядом с возможной убийцей, а против него никто ничего не делает, - в этот момент Бенни задумался о худшем исходе: а если его убил кто-то не из участников? Афина, Кёртис или ещё кто. На кого подозрения даже делать опасно. Вдруг они так и хотели сделать, чтобы все стали друг друга параноить? А Эштона выбрали... ну, потому что он и их раздражал.
Когда разговор закончился, ребята давно уже вышли из кладбища. Сколько они так проходили? Непонятно, но разговор вышел интересным. Вообще, возникало ощущение, будто Тео - из тех людей тут, с кем можно поговорить, обсудить скандалы и интриги, может даже отдельных людей. Не с каждым так удаётся выговориться.

@Бенни Люк

- Да… Пропала, - с различимой грустной ноткой сказал Тео. В этот раз он за раз потерял двоих друзей – Томми и Кимберли были небезразличны ему. Оставалось только надеяться, что они живы. Может у них получится их найти. – И согласен, бездействовать сейчас нельзя. Я уже давно понял, что это так просто не закончится. Дам знать тебе в числе первых, если у меня получиться собрать всех в одну группу.

Всё-таки рядом с Бенни всегда было спокойно. Он казался безобидным и вообще человеком, с которым можно хорошо провести время в компании. Сейчас Тео особенно ценил такие моменты, когда вокруг была одна безнадёга и интриги. А между тем и силы потихоньку вернулись. Прогулка по кладбищу будто только наполнила медиума энергией. Может это была не физическая усталость, а реакция на прошедший ритуал? В любом случае, надо было двигаться обратно в мотель. А завтра обо всём поговорить с Сабриной.

Уолтер,

— Долго же тебя пришлось ждать. Боялся явиться на кладбище в полночь? — Хотару стояла около входа на городское кладбище, едва не сливаясь с изогнутыми прутьями на заборе в темноте. Уолтер смог разглядеть её только за счет белокурых локонов, витающих в кромешной тьме, как две призрачных змейки.

Впрочем, несмотря на достаточно уверенное приветствие, юная Тао с трудом сдерживалась, чтобы не унести отсюда ноги. Она только делала вид, что ждала здесь скептика на протяжении долгого времени. На самом же деле она всю дорогу следовала за ним, а потом быстро прошмыгнула ко входу. Лишний раз упрекнуть зануду — было уже своеобразной традицией. В чем себе не отказывал и Уолтер, всякий раз отмечая абсурдность мнения японки.

— Кладбище — это священное место, на котором шаманы ищут себе сильного духа. Если здесь покоятся воины былых времен, то это для них лакомый кусочек. Но тебе повезло — я не практикую шаманизм, в отличие от Шайенна. Предпочитаю не связываться с потусторонним миром по пустякам, — Хотару боязно приоткрыла скрипучую кладбищенскую калитку, делая шаг в сторону обители мертвых. Страх при этом был столь сильный, что она с трудом держала себя в руках. Но пасть лицом в грязь перед неверующим снобом — было непростительной ошибкой.

— Сегодня придется потревожить мертвых, чтобы ты наконец-то зарубил себе на носу — мир не таков, каким кажется он, чудесами каждый окружен... — прошептала юная Тао, затягивая парня следом в кладбищенские потемки.

- Кажется, страх - эмоция, привычная тебе, а не мне, - парировал Уолтер, подходя к пристанищу разлагающихся тел. - Я просто не фанат эксгумации. Осквернять могилы уже давно не модно, но я бы не удивился, если бы в подобном захолустье это было единственным развлечением, - Уолт остановился перед воротами кладбища, сверля взглядом японку. И на кой черт было его вытаскивать из мотеля в такое позднее время? Все равно ведь ничего не выйдет.

- То есть, беспокоить мир духов по пустякам нельзя, но ты притащила меня сюда, чтобы их побеспокоить, тем самым что-то доказав? - приподнял бровь Уолтер, сложив руки на груди. - Неужели я для тебя такая важная персона, что ты даже на такие жертвы пойдешь? - с издевкой заметил Уолтер, шагая вслед за Хотару.

- Лучше бы думала о более актуальных и реальных вещах. Ну, я об Эштоне, - уточнил очкарик, - вдруг это я его убил, а ты меня сейчас на кладбище позвала, одного, в полночь.

Уолтер,

Хотару вздрогнула, как только Уолтер упомянул о смерти рыжей падлы на балу. Хорошо, что его хотя бы еще не похоронили на этом кладбище, иначе взбешенный дух точно не дал бы бывших конкурентам покоя.

— Может быть я всего и боюсь, но это вовсе не просто так. Совсем скоро я избавлюсь от этого навязчивого чувства, а тебе я хочу всего лишь открыть глаза на мир, который ты отвергаешь, — юная Тао кротко вышагивала меж старинных могил, присматриваясь к полустертым эпитафиям.

— Эта не та, да и та не подходит, — сетовала японка, выискивая подходящую могилку.

— Я ни в коем случае не хочу тревожить мертвых — я же не медиум или некромант, кто будет вытаскивать души усопших с того света. На кладбище стирается грань между нашим миром и Ёми, поэтому мы начинаем ценить важные для нас моменты, о которых и не задумываемся, — застыла у одной могилы, легонько проводя рукой по каменной плите, что еще не покрылась мхом.

— Свежая. Совсем недавно душа человека отправилась в мир духов, поэтому еще сможет отозваться на наш зов, как говорила госпожа Сугияма. Если слепец сам не может раскрыть глаза, то я помогу ему в этом, — Хотару подожгла ароматическую палочку, бережно укладывая её на могилку — дабы задобрить и успокоить душу. И следом положила крохотное зеркальце, в которой отразилась полная луна.

Ёми — в японской мифологии подземное царство, страна мёртвых.

- Обычно страхи ведут к тому, что ты стараешься избегать того, чего опасаешься. Но, кажется, в твоем случае это действует по-другому, - вздохнул Уолтер. - Ты бы точно не выжила. Ни в обычном слэшере, ни в хорроре о паранормальном. Не знаю, как ты вообще дожила до своих пятнадцати лет или сколько там тебе, - небрежно бросив конец фразы, сказал парень. Девушка же в это время ходила от одной могилы к другой, словно выбирая. Неужели она совсем запуталась, забыла, где приготовила какую-то уловку?

- Если ты вся такая преисполненная, видишь мир таким, какой он есть, то зачем тебе просвещать на этот счет кого-то еще? Оставила бы все полезные секреты себе, продвинулась бы дальше в игре, - воссоздал гипотетическую ситуацию очкарик, будто, если духи и существовали, то всенепременно помогали Хотару справляться с испытаниями.

Уолтер,

— Мне вообще-то мне двадцать пять лет! Это всего малая часть от срока, в который единожды проводится турнир шаманов, — Хотару надулась от недовольства, как рыба фугу.

— Но ты прав, что я предпочитаю скорее укрыться от страха, чем встретить его лицом к лицу. Но это — не я. Все эти тревожные мысли навеяны тем, что скрывается глубоко в душе. И как только я от этого избавлюсь, то, поверь, я широким взглядом посмотрю на все невзгоды, кои уготовила мне жизнь, — пламенная речь из уст откровенный трусихи. В каждом её слове чувствовалась заметная дрожь, из-за которой дымок от ароматической палочки неровно тянулся к ночному небу.

— Я не колдую и не занимаюсь предсказаниями, чтобы утаивать от всех свои секреты. Да и тибетским монахом я не стала — провалила экзамен, по которому нужно было добраться до храма. Разве я была готова, что меня обреют налысо и нанесут на лоб бирюзовую стрелку?! — девчушку чуть пристукнула кулачком по могильной плите, но тут же ойкнула от боли.

— А ты прямо хочешь дойти дальше? Но какова твоя цель? Ты тоже не тянешь на главного героя хоррора. Скорее его приятель по несчастью, который нудит на протяжении всей первой части фильма, а потом умирает с особой жестокостью, заглянув перед смертью в глаза синигами, — попыталась парировать Хотару, подготавливая все к импровизированному ритуалу — безопасному и совершенно безобидному. Но однозначно действенному.

Подобный факт о японке удивил и даже смутил Уолтера. Все-таки, она была старше Уолтера. Сознаваться в этом парень определенно не собирался, дискредитировать себя - не лучшее, чем можно заниматься. А то вдруг там еще и начнутся причитания в духе "Я старше, я лучше знаю".

- Мне кажется, то, что ты описываешь, называется "тревожное расстройство". С таким тебе к психотерапевту, там помогут. А вот о твоей любви к кладбищам лучше рассказать психиатру. Или не рассказывать, если не хочешь в дурку, - пошутил Уолтер. Или не пошутил?

- По моему, колдовство ничем не отличается от того, чем ты сейчас собираешься заниматься, - буркнул Уолтер, смотря за суетливыми действиями японки. - Думаю, лысина тебе бы пошла, - усмехнулся Уолтер, ожидая, что от этого Хотару начнет злиться так, будто все ее генеалогическое древо было опорочено.

- Я не хочу дойти дальше. Я хочу победить. Мне нужны эти деньги. Кажется, я уже делился с тобой этим. Или ты тогда витала в царстве духов или еще где-то? - бросил Уолтер очередную колкость, игнорируя выпад Хотару. Да что она вообще понимает в хоррорах?!

Уолтер,

Хотару уверенно замотала головушкой из стороны в сторону, как только Уолтер упомянул о психотерапевте. — Помощь специалиста подобного рода — пустая трата иен. Моя проблема находится уровне духовной прослойки нашего мира. Но ты это все отрицаешь, поэтому уверена, что и на пакости барабашек ты вызовешь отряд жандармов, а не опытного экзорциста, — девчушка пихнула под нос парня ароматическую свечу с тонким мятным шлейфом.

— Тебе бы аромат пыли и предрассудков подошел, — вскользь подумала она, отдавая Уолтеру ту ароматическую свечу, что выбивалась из её коллекции — было не так жаль отдать этому снобу.

— Держи, хотя бы польза будет. И это вовсе не колдовство, а духовные практики, направленные на подсказку из мира духов. Тео в этом плане работает напрямую с душами усопших. А госпожа Сугияма научила меня обращаться к ним за советом или подсказкой, — сама юная Тао взяла свечку с нотками жасмина и белокопытника.

— И за указанием оставленных без присмотра кошельков тоже, — тихонько прошептала она, чуть смущаясь.

От слов по поводу лысины же Хотару чуть не выронила ту самую палочку из рук. Хотя лучше бы воткнула её прямо в ноздрю занудного хама. Но сдержалась, пытаясь словить внутренний дзэн.

— Вовсе мне не пойдет лысина — у меня череп неровный, как не пропекшаяся в печи буддийская чаша. А у тебя борода вообще просто для красоты. Мудрости в ней — ни фуна, — обидчиво буркнула японка, складывая ладошки.

— Может ты и делаешь вид, что мысли у тебя о победе. Но лучше взгляни в зеркальце, где ты увидишь истинное желание. Только не жульничай, а отвечай честно, — Хотару с подозрением прищурилась, а затем, что-то прошептав себе под нос, пару раз провела над зеркальцем ароматической палочкой.

Постепенно душистая дымка рассеялась, давая возможность Уолтеру увидеть смутные очертания на глянцевой поверхности.

Фун — традиционная японская система мер длины, объёма, площади, веса и денег.

Как и ожидалось, все адекватное и нормальное Хотару подвергала сомнениям. Конечно, кому нужны психотерапевты и годы работы над собой, когда можно спихнуть все на злого духа, бороться с которым ну просто никак не выходит, куда уж там обычной девушке против того, кто не подвластен даже смерти и забвению.

- Ты что, отравить меня хочешь? - сказал Уолтер, чувствуя легкий шлейф от всех благовоний, которые девушка не стеснялась использовать по назначению и без.

- Очевидно, что борода для красоты. Я же тебе не персонаж детской сказки, где борода должна вызывать определенные ассоциации. И вообще, борода не является ни признаком, ни атрибутом мудрости. Странно, что ты думала иначе, - сказал парень,сделав паузу. - Хотя, учитывая весь тот бред, в который ты веришь, я не удивлен, что ты верила и в это.

Уолтер принял из рук японки зеркало, поморщившись от запаха ароматической палочки, который постепенно окутывал все пространство. Уставившись тупым взглядом в зеркало, Уолтер увидел проблеск чего-то беловато-серого. Луна, наверное. Однако, подняв взгляд на небо, луну Уолтер не увидел. Тогда что же это было?..

- Ничего, как и ожидалось, - слега слукавил парень. - Что я вообще должен был тут увидеть? Посмотри сама, там пусто, - сказал парень, направив зеркало на Хотару.

Уолтер,

Хотару уже вскипала, как настоявшийся чайник с жасминовым отваром. Ей показалось, что даже макаку с острова Якусима было легче научить играть на сямисэн, чем переубедить Уолтера в его абсолютно необъективных и зашоренных взглядах.

— Борода была показательным атрибутом императорского двора. А советников и вовсе избирали по её густоте и длине. В твоем же случае это действительно не больше, чем карнавальная маска тэнгу, — недовольно фыркнула юная Тао, выхватывая из рук Уолтера зеркальце.

— Может быть ты настолько недалекий сноб, что даже духи от тебя окончательно отвернулись? Уж я-то докажу тебе истину, — она взглянула в зеркальце, ожидая узреть нечто важное для неё. Но в отражении видела лишь луну, которую загораживала недовольная морда лже-мудреца.

— Ты загораживаешь лунный свет... — она отпихнула парня в сторону, начав вертеть зеркальце туда-сюда, пытаясь увидеть там хоть что-то. Но везде отражались лишь могилы и хмурое ночное небо, не считая осуждающего взгляда Уолтера, перед которым она в очередной раз облажалась.

Хотару обессиленно опустила ручонки, затушив ароматическую палочку — дымок тотчас рассеялся, оставляя после себя лишь приятное послевкусие.

— Но это ведь должно было сработать. Все условия соблюдены: кладбище, полная луна и зеркальце, как и было написано в ある芸者の回想録, — уныло шмыгнула носом.

Сямисэн — трёхструнный щипковый музыкальный инструмент.

- Ох, ну если даже важные придворные должности раздавали только из-за густоты и длины бороды, то ничего удивительного, что ты все еще веришь во всю эту чепуху. Наверное, в Японии с образованием все просто отвратительно, - огрызнулся Уолтер. Ладно, допустим, относительно веры с духов все не так однозначно. Но неужели Хотару верила еще и в этот нелепый символизм бороды? Про генетику она тоже ничего не слышала? Это уже совсем было нелепо.

- Ну и от кого в итоге отвернулись духи? - ехидно спросил очкарик, который до этого предоставил японке уйму пространства, чтобы он уж точно ничего не загораживал.

- Я, конечно, не читал ある芸者の回想録, но, кажется, это всего лишь выдумка. Никаких сакральных знаний, никаких инструкций. Ни магии, ни связи с духами, - перечислял Уолтер, останавливаясь после каждого слова.

- И что теперь? - растеряно спросил парень, смотря на Хотару.

Уолтер,

— В Японии — все отлично с образованием. Как с духовным, так и с прикладным. А вот ты совершенно невоспитанный, грубый и бесчувственный человек, которому просто не ведома сила духа. У тебя нет фурёку, ты неспособен чувствовать мир на уровне энергий Инь и Ян, а борода у тебя — фальшивая... — колпачок окончательно сорвало, что привело к извержению накопленного негатива. Лицо Хотару сменилось с тревожной гримасы на физиономию боевого самурая, готового нести погибель во имя своего императора.

Но, покрепче сжав потухшую ароматическую палочку, юная Тао просто повернулась к хаму спиной, демонстративно цокая.

— Рядом с тобой все идет не так, как я планировала. И кассета для тебя — жалкая подделка пранкера, и в зеркальце — луна, да облака, и никого более. А самое страшное, что ты невероятно занудный тип, из-за которого я и сама начинаю сомневаться во всем происходящем, — она притихла, всматриваясь на кладбище. Даже оно сейчас казалось какой-то бутафорией, наспех собранной для пущего эффекта на телеэкранах.

— Может быть и изнанка — это тестирование нейросети? Я даже не уверена, что способности Томми были настоящими. Может быть он настолько в них верил, что поверила и я? — она чуть опустила мордашку, скрывая испуганные глазенки за белокурыми локонами.

Она вновь ощутила то, что давненько её не навещало — приступ сильнейшей тревоги, от которого она просто застыла на месте.

- Прошу прощения, что я не привык быть толерантным к глупости, - фыркнул парень, пока Хотару буквально бесилась, обзывалась и чуть ли не топала ногами.

Девушка явно чувствовала, что потерпела очередное поражение, и доказать что-либо Уолтеру у нее не вышло. Но это было даже не все. Неожиданно для очкарика, она начала сама сомневаться во всем том, о чем твердила при каждом их разговоре.

Парень даже слегка обрадовался. Неужели ему удалось достучаться до нее, наставить ее на верный путь?

- Понятия не имею, о чем ты говоришь, мне Томми ничего такого не рассказывал, - Уолтер не успел толком даже испытать эмоции от триумфа здравого смысла: Хотару вдруг стала выглядеть так, будто рухнул весь мир, который она знала. От части, так как будто бы и было. Но это не совсем то, чего добивался Уолтер. Парень не то что бы переживал за японку, по большому счету ему были безразличны все…почти. Но он просто не знал, как себя вести.

- Ты в порядке?.. - робко спросил Уолтер.

Уолтер,

— В порядке?! — топнула она чуть ножкой, хотя сама затряслась, боясь получить ответную оплеуху.

— Я приехала на это место не для победы, как ты. Что стоят иены, когда ты вынужден работать в антикварной лавке на закоулках Окинавы только ради того, чтобы не испытывать лишний раз тревогу? Ты пришел сюда за деньгами и возможностью показать себя, а я пришла за помощью, которую так и не нашла. Кого я только не перевидала здесь — медиумов, шаманов, религиозных фанатиков и даже НЛО, но никто так и не смог помочь избавиться от томящегося во мне демона, — её темные губы вздрагивали в такт каждому слову, а руки моментально похолодели. Горящей оставалась только голова, к которой прильнула кровь в моменте праведного гнева.

— Помощь со стороны Мэлани — это последняя веточка, за которую я отчаянно держусь, чтобы оставаться на плаву. Она ведь сможет мне помочь, правда? — шмыгает носом.

— Так у самой себя спрашиваю все последние дни. Но стоило мне с тобой связаться, как все пошло наперекосяк. Ты все ставишь под сомнение, а каждый мой довод называешь несусветной глупостью, которую можно списать на шепот неуравновешенного человека, — юная Тао сделала кроткий шажок вперед, всматриваясь прямо в глаза Уолтера сквозь линзы. Нет, она их даже испепеляла, стараясь добраться до кусочка его уцелевшей души.

Если она, конечно, еще осталась.

— Знаешь, я пытаюсь каждому подобрать камень под его фурёку. И даже для тебя, — она машинально потянулась за мешочком с гремящими камушками, доставая оттуда искомый. — Но тебе подходит только самый обыкновенный булыжник — такой же обычный, бесчувственный и твердолобый, как ты... — замахнувшись, она выпустила камушек прямиком в сторону уходящих к горизонту надгробий.

Японка вскипела, грозясь вот-вот взорваться от негодования и неопределенности. Уолт стоял неподалеку, словно истукан, выслушивая словесный поток от девушки, не зная, куда деться и как действовать. Кажется, он уже бывал в подобной ситуации...

- Так может быть все дело в том, что ты ищешь помощь не там, где следует? - предположил очкарик, когда Хотару наконец замолчала. - Почему ты даже не допускаешь мысли о том, что никакого проклятия нет? Может тебе стоит просто проработать все с психологом?.. - сказал Уолт, наблюдая за брошенным камнем. Несмотря на все безразличие и возможное раздражение к японке, подобный жест парня слегка задел, оставив неприятный осадок.

- Если ты сомневаешься в сверхъестественном, потому что шаманы и медиумы не смогли тебе помочь, то почему же ты не подвергаешь сомнению саму причину, по которой ты просишь о помощи? Почему проклятие для тебя априори существует? Это довольно удобная позиция. Будто бы лишь оно виновато во всех бедах. Знаю, что звучит проще, чем кажется, но иногда стоит трезво взглянуть на то, в чем ты раньше была уверена. Правду принять не всегда легко, но это всегда более правильное решение, - Уолтер говорил тихо, будто это помогло бы успокоить Хотару. Хотя, он будто наоборот подкидывал дров в этот костер негодования, пропихивая свою точку зрения и непрошенные советы.

Уолтер,

В ушах был сплошной звон. Хотару уже практически ничего не слышала, кроме едва уловимого трепа Уолтера на фоне, от которого ей хотелось собственноручно закрыться в склепе на долгие столетия.

— Потому что проклятье существует! — вскрикнула она, тут же прикрывая ладонью ротик.

— Оно возникло также стремительно, как разбилась статуэтка о́ни. Всего один момент разделил мою жизнь на до и после. Весь мой клан посвятил себя созданию статуэток из фарфора на протяжении долгих веков, чтобы поглощать демонов. Это — мой мир, — и силы иссякли, как только Хотару окончательно выговорилась. Только взгляд упал на зеркальце, что еще отражало наглую физиономию Уолтера — и она тут же наступила на него массивным ботинком, кроша на мелкие кусочки.


— Ты — это совершенно иная сторона жизни. Полагаешься на логику, ищешь во всем скрытый смысл, который можно связать с рациональным подходом, а вера у тебя сосредоточена только на ожидании продолжения «Пункта назначения». О ёкаях и онрё ты слышал из статей, обозревающих игровые новинки, а слово «каппа» навевает тебе мысли о женском сообществе в колледже. И почему я вообще пытаюсь вдолбить тебе в голову, что есть нечто иное? — юная Тао сделал вдох, а затем, стряхнув с могилы последствия их ритуала, сложила ладошки в знак упокоения потревоженного духа.

— Удивительно, что Кимберли, у которой зрение было хуже твоего, могла увидеть гораздо больше, — она оставила после себя только шлейф от тлеющих ароматических палочек, скрываясь из виду в тенях могильника.

В полном одиночестве.

Сутки после допроса участников по всему городу шли поиски пропавших участников. Исчезновение Томми и Кимберли вызывало вопросов чуть ли не больше, чем смерть Эштона – он сейчас, хотя бы, уютно лежал на столе в морге, наслаждаясь собственным вскрытием. Он так хотел умереть! Что ж, Мистик Фоллс – город желаний, и любое из них может быть исполнено. Главное – не ошибиться в том, чего желаешь на самом деле. 

Спустя 28 часов после начала расследования, на городском кладбище могильщиком была сделана неоднозначная находка – сломанные очки, принадлежавшие Кимберли, нашли возле входа в старинные склепы. Они были запечатаны многие десятилетия, однако сейчас печать с них была сорвана. Проигнорировать столь ценную находку было нельзя: замедление в случае с поисками Леннокс привело к неопределенным результатам ее статуса, поэтому искать Кимберли решено было тем же самым утром. 

Внутри склепов царит полная темнота, прерываемая лишь редкими лучами света, пробивающимися сквозь трещины в потолке. Сырость и плесень заполнили воздух, создавая удушливую атмосферу, которая заставляет дыхание перехватывать. Запах гнили и старости проникает в ноздри, вызывая тошноту и тревогу. Стены, покрытые мхом и паутиной, выглядят так, будто сами по себе могут заговорить, рассказывая о тех, кто когда-то находился здесь. Гробницы, вырезанные в камне, стоят в ряд, как молчаливые свидетели, охраняющие свои мрачные тайны. На некоторых из них видны имена и даты, стертые временем, но другие скрыты под слоями пыли, как будто сами мертвецы желают забыть о своем существовании. Внутри гробниц — темные пустоты, которые, кажется, тянутся в бесконечность, готовые поглотить любого, кто осмелится заглянуть внутрь. 

Часть 1. Время молодых

За время поиска бедной Кимберли я устал ходить по будто бы бесконечной веренице склепов. Не из-за компании, состоявших в более резвых и резких парнях, а потому что банально устал. Для них это было будто самое важные поиски в их жизни, для меня это была рутина. Неудивительно, что в определённый момент я сильно отстал от них, когда зашнуровывал кроссовки (под нынешнюю погоду они не подходили, но было жалко лезть за другой парой обуви).
- Эй, подождите меня! – мой голос раздался небольшим эхом в этом мрачном месте. Я попытался быстро догнать ребят, как вдруг в одном из склепов услышал странный звук. То ли мелкие животные крадутся, то ли… кто-то поёт? Причём пел будто ребёнок.
Я по стенке подкрался к склепу и осторожно заглянул внутрь. Там сидел мелкий пацан в жёлтой футболке, который на гробу напевал известные строчки.

- Comme te pò capì chi te vò bene, si tu le parle miezzo amer… - пение прекратилось из-за моих подкрадывающихся звуков. Шкет повернул ко мне в голову – и я был одновременно шокирован и восхищён. Передо мной лицом стоял как будто 10-летний я, весело улыбавшийся от внезапной встречи.
- Что ты тут делаешь? – спросил я так, как будто тут нет ничего странного.
- Жду родных, они сказали подождать, - шкет весело дрыгал ногами, стукаясь пятками об гроб.
- Понятно, - я не особо понимал, как вести сейчас диалог, так как не понимал кто или что передо мной. Может, это призрак или глюк? Ну, как тогда при красной луне. В общем, надо проверить этого пацана.
- А что ты сейчас напевал такое?
- We No Speak Americano, конечно же! Сейчас эта песня рвёт чарт и даже четыре раза…
- Спасибо, мне названия было достаточно, - кажется, я немного побледнел от понимания, что это реально копия меня. И ещё это упоминание Америки… Но этот шкет точно не поймёт иронии ситуации. А вот то, что я странно воспринял ответ – вполне.
- Вам не нравится? – щкет ещё и губы надул по-детски обиженно, ну что за прелесть.
- Нет, что ты, я знаю эту песню. Слушаешь танцевальное, значит?
- Ага! – мелкий кивал головой как неваляшка.
- А кто у тебя любимый исполнитель?
- Ох, у меня их куча! У Иана Кэри много прикольных треков выходит. Из старых мне нравится Продиджи, из новых – Авичи. А ещё…
- Всё, спасибо, достаточно, - я не буду расстраивать этого шкета по всему перечисленному. Тут скорее я сейчас расстройство получу от такой встречи. Ведь этот мелкий «я» явно не знает что его ждёт в будущем и как его радостная улыбка постепенно будет всё спадать и спадать во времени.

Я присел рядом с мальчиком, как будто испытание остановилось и меня все будут ждать. В голове зародилась странная мысль, которая казалась бессмысленной, но которую нужно было осуществить. Но стоит ещё поболтать с этим балбесом.
- Ты осознаёшь в каком странном месте ты находишься?  - я вначале стал пытаться разобраться что этот мелкыш знает и понимает по реальности.
- А чего тут странного? Сказали сидеть, пока они лес проверят. А я сижу, чтобы зря не ходить.
Ага, или он притворяется немного дурачком, или не понимает где на самом деле находится. Самое главное – это то, что он не агрессивный. «Папа» сразу начинал с резких вопросов, а это мелкое зерно кукурузы не выглядит так, будто резко вскочит и укусит за шею, например.
- А почему так легко со мной разговариваешь?
- Вы не похожи на плохого человека. Мама всегда говорила не разговаривать с незнакомцами, но вы похожи на старшего брата, - пацан рассмеялся, но быстро смолк. – Если бы он у меня был, конечно.
- А если я скажу, что я – это ты, только старше?
- Класс! – мелкыш стал хлопать ладошами, будто такое его всегда радует. Я усмехнулся про себя – я вполне мог в детстве веселиться от всего. – А чем докажете?

Здесь, по законам жанра, следовало привести факты, которые знаю только я… то есть мы. Но мне это казалось скучным, поэтому пошёл по другому пути.
- Хочешь я дам тебе советы, которые помогли бы тебе в будущем?
- И что это докажет? – шкет озадаченно почесал голову.
- Это докажет, что я догадываюсь какие проблемы тебя ждут и как их можно решить.
Мелкий долго думал стоит слушать скукоту непонятно от кого, но в итоге согласился:
- Ну давай! Всё равно предки долго по лесу без меня шастать будут.
- Во-первых, не стесняйся того, что слушаешь ту музыку, которая нравится.
- Пфф, и это совет? – пацан достал из кармана мелкий кнопочный телефон марки Самсунг. Видимо, проверял радио и был недоволен, что тут связи нет, так как быстро убрал телефон обратно. – Вы прямо как мои предки, когда я радио врубаю, а они говорят, чтобы потише сделал.
- В этом и суть. Ты не захочешь расстраивать ни родственников, ни друзей. Поэтому ты постепенно перейдёшь к проводным и беспроводным наушникам, стараясь не делиться тем что нравиться.
- Я как раз просил маму недавно наушники купить, чтобы на улице с телефона радио слушать, - мелкаш посмотрел на меня озадаченно. – А вам не нравится техника?
- Причём тут это? – чуть громче обычного сказал я ему, но тут же постарался успокоиться. Сейчас бы орать на ребёнка, особенно на себя самого. – Сейчас ты этого не понимаешь, но это повлияет на тебя психологически.
- Как вы сложно говорите, - не понял, это был комплимент или критика от него? – Что имеешь в виду?
- Например, из-за того, что не захочешь воспринимать критику, то ты будешь более замкнутым. Это во-вторых. Будешь избегать ответственности, искать оправдания и всё в таком духе.
- Чего мне бояться-то? Я со всеми дружу, на уроках хорошо отвечаю. Да, могу ошибиться, но ведь это не страшно, правда? Двоечники вообще глупо отвечают, и им совсем не стыдно.
- Понимаешь… - я попытался объяснить это попроще. – Когда дело касается просто учебной работы – это одно. Когда же дело касается твоих любимых вещей, причём часто – это другое.
- Но я же люблю учиться, - мелкий всё ещё не понимал моей мысли.
- Давай возьмём в пример не музыку, а, не знаю, придумывание шуток. Так же может каждый?
- Я слышал, как по телевизору шутят. папа громко смеётся, а я не всегда понимаю над чем, - шкет почесал голову, продолжая улыбаться.
- Вот. А ты стал сам сочинять шутки и рассказывать другим, чтобы они тоже посмеялись.
- И?
- И не все шутки получаются удачными, тебе говорят, что не смешно, непонятно, что за тупизм. Неправильно в этой ситуации писать шутки только для себя и ржать над ними одному, как дурак. Правильно в этой ситуации будет пытаться шутить дальше, но прислушиваться к мнению. Не шутить там, где не надо. Понимать, что действительно нравится другим людям.
- И вы мне это хотели долго сказать? – пацан стал конкретно позёвывать. – Может, что-нибудь поинтереснее обсудим, а?
- Тебе не нравятся советы? – мне стало казаться, что зря ему высказал свои размышления.
- Откуда мне знать нужны ли эти советы? Может, вы хотите их дать только для того, чтобы пообщаться, а не для доказательства?
- А тебе не хочется общаться?
Мелкыш непонятно кивнул головой.
- Хочу, всё равно родителей рядом нет.
- Тогда скажи что сам хочешь, твоя очередь, - я подал знак рукой будто передал эстафетную палочку.
- Давайте рассказывать друг другу истории! Вы же старше меня и советы даёте, так что расскажите мне что-нибудь интересное.
Что ж, истории так истории. Я прилёг на пол склепа, а пацан улёгся рядом. Выглядело это так, будто мы смотрели на звёзды, сложив руки за голову.

Я раздумывал чтобы такое рассказать, чтобы снова не грузить. Откровенно говоря, по жизни у меня было мало интересных историй, которые хотелось рассказать. Просто потому что я редко лез непонятно куда… Это до Мистик-Фоллса, конечно. Хм, кстати, Мистик-Фоллс…
- Однажды я с компанией друзей отправился в заброшенную больницу. Слышали, что там призрак водится, хотели встретить его. В итоге один из нас полез на кровать для интереса и его затянуло верёвками и цепями. Еле вытащили оттуда, но своё дело выполнили до конца.
- Ничего себе! – малыш был неожиданно удивлён, что я такое могу рассказывать. А я был удивлён, что ему понравилось. – А зачем в больнице кровать с верёвками и цепями?
- Тебе лучше не знать. Серьёзно говорю.
- А я был в больнице! С вирусом меня положили, пробыл 11 дней, а потом домой отпустили. У меня там ни телика, ни радио не было, зато были книжки, журналы и Тетрис.
Я усмехнулся про себя. И верно, было что-то такое. Но данная вещь быстро скрылась за другими воспоминаниями.
- А что у вас так много пластырей? – задал внезапно вопрос малой.
- Ну… знаешь… я часто не специально получаю раны, - ответил я ему. – Ножом случайно порезался, ногой об острое провёл, поскользнулся на улице…Вот этот пластырь из свежих.
Я указал на пластырь, прилепленный к ноге.
- Мне пришлось через лес с повязкой на глазах идти. При этом до этого я вывихнул ногу, но отказаться я не мог. Я довольно много проковылял вслепую, но всё же победил в споре.
- Кошмар! – пацан аж схватился за лоб. – Я б так не смог сделать.
- Думаю, что смог бы, - я весело завихрил волосы мелкому себе. Это тот случай, как веселье передавалось от одного человека к другому. – Никогда нельзя сказать наверняка что сможешь, а что нет.
- У нас в школе проводится куча конкурсов! Мой рисунок с космонавтом на Луне даже на доску почёта повесили, - гордо произнёс шкет.
- Главное, чтобы это был не единственный поступок, которым ты гордишься, - я ненароком снова дал совет. Но пацан даже не был против.
- А вам есть чем гордиться?
- Мне… - хотелось снова сказать про ту ситуацию с Жуэлем, но не хотелось повторяться. Поэтому решил просто дать общий ответ. – Я горжусь тем, что пытаюсь бороться со страхами и стать кем-то в этом мире. Что людям интересно моё общение, а мне интересно общаться. Что, возможно, я даже нашёл для себя любовь…
- Фу, опять эти разговоры про философию! - а вот сейчас мелкое существо было не радо сказанному. – Давайте лучше про музыку! Вы же её любите, да? Например, недавно вышел новый трек Линкин Парка, где…
Пацан стал дальше рассказывать то, что я и так знал. Я его не стал перебивать, окунаясь в чувство ностальгии. Такое возникало и в Мистик-Фоллсе благодаря прослушиванию плеера, но когда тебе на словах рассказывают про то, что было в твой любимый период жизни… Можно слушать вечно и кайфовать.
Но вечно слушать не получилось, так как нас оборвали.

Часть 2. Время старых
- Ох, как же вы громко говорите, вас аж за милю слышно! – нет, это не был голос Дженсена или Уолтера. Этот голос как будто был… старым? Я поднял голову и заметил медленно приближающегося пожилого человека в жёлтом свитере, который шёл с палкой в сгорбившемся положении.
- Говорили мне, что музыку слушать надо с прямой спиной, а я всё не верил… - старик похрустел спиной, чтобы она хоть немного перестала болеть.
- Вы что, заблудились? – мелкий привстал и решил непонятно зачем помочь бедолаге.
- Нет, спасибо. Я… скорее, я пришёл помочь.
- Дай угадаю, ты – это я, но в зрелом возрасте? – задал я риторический вопрос.
Старичок кивнул головой, после чего порылся в одном из карманов и достал слуховой аппарат.
- Теперь я вас нормально слышать буду, а то у меня… это… уши плохо слышат, наушники мне противопоказаны.
- Ой, бедненький! – малой всё ещё не понимал, что за люди перед ним и воспринимал и меня, и его как чужих. – У вас что, такая ужасная старость?
- Старость? Смешно, - старик похохотал, несколько раз кашлянув. – На самом деле мне 40 лет.
- Вам 40 лет?! – был шокирован шкет.
- То есть ты старше меня всего на 15 лет?! – был шокирован я.
- Вам 25 лет?! – малыш перестал нормально сопоставлять внешность и возраст.

Я же стал ощущать, будто с ума схожу. Ладно встретить молодого себя, было приятно вернуться в детство. А откуда тут старая вер… А, точно, я же всё ещё в старом склепе, забываю.
- Тебя так это шоу потрепало? – начал расспрашивать его я. Вдруг он скажет важные вещи? Шкет не понимал про какое шоу идёт сейчас речь, но внимательно слушал.
- Ох, да уж… Дальше такое началось, что я и поседел-то раньше времени.
Я растерялся, не зная что спросить. Как будто передо мной открыли книгу, где можно узнать, что ждёт в будущем.
- Как далеко продвинулся? В Мистик-Фоллс, то есть.
- Я вылетел в финальной десятке, - старик грустно вздохнул. – Меня, раненого, тащил до самого поместья Шайенн. Но в поместье пускали только девятерых для спасения от орды крысолюдей. В итоге пришлось пожертвовать мной, и я покинул шоу.
- Жёстко… Погоди, крысолюди? Это уже не мистика, а сказка какая-то.
- Ох, долгая это история, не хочу и не могу рассказывать.
- Но…
- Продюсеры запретили разглашать всё, что не показали в эфире. Больше ничего не расскажу, – старик грозно тыкнул палкой об землю, чуть не попав себе в ногу.
Надо было быстро поменять тему, чтобы не получить палкой уже по голове.
- Музыку всё ещё слушаешь в своём состоянии?
- С трудом, но пытаюсь, - старичок поправил аппарат в ухе. – И речь не только про слух. Музыка стала чёрти что! Сплошные ремиксы и переделки!
- В смысле ремиксы и переделки? – влез в разговор малой.
- Ну, как у тебя сейчас, только скучно, - старик от души зевнул и чуть не выронил вставную челюсть.

Я не мог смотреть на то, кем я стал в будущем. Неужели я так проживу свою жизнь? Дойду до такого плачевного состояния? И никто мне не поможет?
- И ты еле ходишь совсем один? А как же родители, Америка?
- Живу я один, привык уже, - старик осторожно почесал спину палкой. – А Америка-то давно про меня и не вспоминала.
- То есть у вас…
- Наверно, грустно, когда про тебя вся страна забывает, - не к месту высказался мелкий.
- Цыц, - и вновь грозные махания палкой. – Не сложилось у нас с Америкой, что тут скажешь.
- А как же стих? Ты потом не пытался подойти? – я хотел понять в чём проблема.
- Она прочла стих только после того, как я покинул шоу. На её лице даже жилка не дрогнула, - сказал неприятную вещь старик. – До этого я так и продолжал думать: «Когда она заметит меня? Что нужно сделать, чтобы она заметила меня?». Я даже не хотел думать, что я у неё просто в вечной френдзоне, етить её кочерыжкой!
Старичок хотел от злобы бросить палку, но быстро передумал из-за возможности совсем потерять равновесие.
- Я так и не смог доказать ей, что люблю её и что подхожу ей больше всех на свете. Поэтому мы с ней больше не встречались. Никто больше обо мне не вспоминал! Ну, тут по разным причинам, сам понимаешь.
- То есть вам так плохо из-за плохой любви? – с лица малого сползла улыбка от всех этих баек. У меня самого стал подкатывать ком в горле.
- Да не только поэтому. Понимаешь, во время шоу я много говорил, что хочу победить и всех обойти. В общем, зависть меня одолевала.
- Понятно, что не получилось выиграть, раз вылетел, - проскрёб я очевидную мысль.
- Я к тому, что всё это - просто пустословие! Ты думаешь, что меняешься, а меняешься только в рамках шоу, где вокруг тебя всё ещё незнакомые люди. Приезжаешь домой после шоу - и всё возвращается на круги своя. Да ещё из-за сомнительной славы страшно выйти из дома.
Старик достал платок и вытер вокруг лица, вспотевшего от напряжения и горести.
- Ну осмелел ты, спас людей, прошёл через сложные испытания, и что с того? Сильным физически ты не стал, твоим пределом в усилиях по-прежнему остаётся нажатие кнопки «Play» на плеере, а все домашние дела по-прежнему делают родители. Ни трубы починить, ни стену зашпаклевать, ни технику отремонтировать… Всему этому не учат на шоу. А когда оно заканчивается, то ты уже просто не хочешь учиться.
- И в итоге? – я стал прикрывать лицо, так как становилось тошно слушать во что превратилась дальнейшая жизнь.
- В итоге ты живёшь с множеством болячек в разрушенной квартире, где нет ни чистоты, ни ремонта. Единственное, чего ты добился - это участие в шоу, где ничего хорошего не вышло. И помирать не хочется, и жить нет смысла.
Старичок от всего высказанного начал плакать, будто высказав всю давнюю боль.
- То есть у меня такое страшное будущее? – грустно сказал я, тоже ощущая воду у глаз.
- Значит, у меня будет такое же будущее, как и у вас? – даже шкет перестал быть радостным и тоже погрузился в депрессию.

Весь этот разговор закончился тем, что все начали рыдать. Мы просто обняли друг друга и стали плакать так, как никогда не рыдали. Все мы осознали, что жизнь – страшнее, чем кажется, и что её очень легко испортить. Каждый плакал по своей причине. Старик – потому что он прожил дольше нас всех и уже не мог нормально выдерживать множество неприятностей. Малыш – потому что только сейчас понял, что не всегда жизнь имеет радостные краски и детство быстро закончится. Я же плакал от того, что как будто мои усилия стали бессмысленны. Если после шоу ничего не поменялось, то какой смысл в дальнейшем участии? Зачем мучать себя, если успеха не добиться и есть люди лучше тебя? Зачем пытаться думать мутить с Америкой…
Стоп, пытаться. Пы-та-ть-ся. Прилагать усилия, делать что-то, не сидеть на одном месте.
- Спасибо, что высказался, - я перестал плакать почём зря и осторожно приобнял старую версию себя. – Главное, что я понял из твоих слов – это то, что я не должен сидеть на одном месте и вечно думать, а не делать. Возможно из-за этого ты и вылетел. Мне стоит попытаться нормально поговорить с Америкой близко, а не издалека. Ещё… возможно… нужно начать делать что-либо своими руками.
- Опять пустословие? – старик пришёл в себя, но явно не мог не подметить ещё одну проблему.
- Надеюсь, нет. Если я всё ещё остаюсь на шоу – значит мне дают шанс и я его должен использовать.
- А я? – внезапно малой напомнил о себе. – Мне надо что-то поменять? Чтобы не стать такими как вы.
- Я скажу тебе вот что, - я встал на колено, чтобы говорить лицом к лицу. – Прошлое уже не изменить, а вот будущее ещё есть возможность исправить. Тебе просто достаточно быть самим собой – и это будет уже хорошо.
- Спа…спасибо, - пацан приобнял меня, будто прощаясь со мной. А стоило – издалека раздавались крики с моим именем от ребят в тройке, которые потеряли меня и переключились на мои поиски.

Я ушёл от своего прошлого и быстро вернулся к Уолтеру и Дженсену, так как по Кимберли мы до сих пор ничего не нашли. Молодой и старый «я» как будто растворились, так как их больше не было ни видно, ни слышно. Я, светя фонариком по склепу, вновь и вновь вспоминал совет, который ещё в самом начале получил от Эда и про который я как будто забыл уже.
Нужно быть самим собой. И самому себе сделать счастье.

Вступив в черную пелену, я оказался объят кромешным мраком. Такая холодная, но такая… успокаивающая. Я ступаю по ней, не разбирая дороги. Где Мэлани и Скарлетт? Окликаю их, но крик будто застывает в этом небытие. Я закрываю глаза…

А потом раз.

И оказываюсь в кресле в каком-то зале.

- Снова театр? - была первая мысль. - Нет, это… кинотеатр.

Разница в слове небольшая, а на деле значительная. Я часто ходил в кинотеатры в школьные годы. В старших классах мы часто сбегали с Алекс с уроков и смотрели новинки в ближайшем из них. Смотрели все подряд - от романтических комедий до триллеров. Вот только хорроры я тогда не любил.

- Ничего не понимаю, - раздается с моих уст от удивления.
- Тш-ш-ш, сейцас фильм нацнётся, - слышится детский голос на соседнем сидение.

Я смотрю направо от себя - сидит мальчик. Откуда ребёнок в этом зале, и почему здесь нет никого больше? Не успеваю я это обдумать, и тут замечаю - короткие чёрные волосы, зеленая футболка, фенечка на руке, что связала мне бабушка… Это же я. Шестилетний я.


- Т-Тео? - не верю я своим глазам.
- Да? - отвечает он с детской непосредственностью.
- …Я тебе никого не напоминаю?

Он внимательно оглядывает меня, пытаясь понять, что я от него хочу.

- Ты похож на папу! Только оцков нет, и волосы у тебя глинные.

Маленький я переводит взгляд на экран, а свет в помещении в это время гаснет. Кажется, фильм начинается.


Я смотрю на экран и понимаю, что смотрю не совсем обычный фильм. Показывают кадры из моей жизни. Вот я на руках своей мамы в больнице, а отец рядом такой счастливый.


- Смотри, это мои мама и папа! - говорю шестилетний я.

Мои первые шаги. Мне было всего девять месяцев - мама всегда шутила, что, когда другие дети ещё ползали на четвереньках, я уже бегал. Рядом со мной ходит мальчик постарше — это Лиам.

- Это Лиам, он мой брат! - да, Тео, я прекрасно знаю, кто он.

Воспоминания проносятся один за другим. Мы с Лиамом играем в рыцарей, вооружившись игрушечными мечами. Я пронзаю его, а он смешно падает, намеренно слишком драматично, чтобы меня рассмешить. Вот я на своём первом спектакле - «Маленький принц». Лиама тогда впервые утвердили на важную роль в постановке, а я влюбился в магию театра. Вот мой день рождения, едим в семейном кругу на улице. Я тогда уронил кусочек торта на газон, чуть не заплакал. А Лиам взял и не раздумывая отдал свой. Ни один кадр не остался без комментариев маленького Тео. Я и забыл, каким неугомонным мальцом я был, а ведь все говорили, что тихий ребенок.

Фильм дошел до средней школы. Я уже знаком со Стэном и Роуз, мы гуляем на школьном дворе.

- Это что за мальцик и девоцка? - спрашивает Тео, любопытно смотря в мою сторону.
- Твои друзья… - тихо отвечаю я, не сводя глаз с экрана.

Разница в возрасте с Лиамом стала уже достаточно большой, чтобы у нас появились свои отдельные круги общения - он все же реже появлялся на экране. Зато стало много моих школьных друзей. Годы проносились на экране один за другим - комментарии маленького меня становились все более редкими. Я вижу, как меняется мой характер. Стал реже слушать родителей, чаще забивать на обязанности, возгордился, стал грубым. Маленький Тео смотрит, изучая меня взглядом, будто бы начинает что-то понимать.

Дошли до Алекс. Вот наша прогулка на мостовой. Свидания в кафе и в парке. Первый поцелуй. При виде него шестилетний Тео скривил лицо, будто отпил прокисшее молоко. Были кадры и более неприятные. То, как я обижал людей и причинял боль. Пропускал спектакли брата и вообще обходился к его чувствам наплевательски. Он пытался быть снисходительным, но у любой чаши терпения тоже есть свои края.

- Почему Лиам злится? - обеспокоено спрашивает мальчик. - Ты его рассердил?

На экране мы с Лиамом кричим друг на друга. Я его толкаю и устремляюсь к выходу, он лишь осуждающе смотрит вслед. Я готовлю вещи, чтобы убежать. Какой же наивный и глупый, даже при всем высокомерии. Телефонный звонок. Я плачу сидя на кровати в своей комнате, вещи разбросаны по углам. Похороны. Мне не хватает сил даже взглянуть на гроб в последний раз, я так и не смог проститься с ним.

- Что с Лиамом? Скажи ему встать!
- Тео…. Гамлет… - мне не хватает мужества даже произнести слово «умер».
- Почему ты ругал его? Он же брат!
- Я… Я не хотел, чтобы так…
- Ты его обидел! Это всё из-за тебя! - я не знаю что ответить. - Ты плохой! Ненавижу!

Мальчик вскакивает с кресла и убегает из зала, не успеваю я даже окликнуть его. Я остаюсь досматривать оставшиеся четыре года, глубоко погрузившись в свои мысли. И всё же, что это значит? Я ожидал, что получу ответы на вопросы, но ведь я просто увидел то, что уже знал. Что я все испортил и потерял всё хорошее, что у меня было. Сеанс заканчивается, свет включается, и я готовлюсь встать.

- Сиди, Теодор, - раздается чей-то голос с соседнего сидения.

Я смотрю на источник голоса. Старик. Статный, в строгом костюме, с седыми волосами - лицо слишком знакомое, чтобы не узнать.

- Ты — это тоже я?
- А кем же мне ещё быть? - отвечает он, добродушно усмехнувшись. - Ты посмотрел лишь первую часть. Садись обратно, и тогда… может найдешь ответы, которые ищешь.

Я сажусь рядом со стариком и снова смотрю в экран. 


Я вижу кадры того, чего ещё не произошло. И то, что я вижу, мне не нравится. Несчастия не остановятся после событий в Мистик Фоллс. Чаша весов с одной стороны взвешивает медальон, что я ношу на шее, на другой же стоит Сабрина – я выбираю медальон, уходя в полнейшем одиночестве. Мои друзья застревают в Изнанке, пропавшие не находятся, Алекс отказывается меня простить. Жуэль добивается столь желанной ему встречи с костлявой. 

- Н-не могу больше, - говорю я старику, решаясь уйти с сеанса.
- Нет, смотри дальше, - отвечает мне он, хватая за руку.

Я не нахожу своей дороги после возвращения в Канаду. Скитаюсь долгими годами с медальоном наперевес, пытаясь восстановить связь с Гамлетом, но всё без толку. Отказываюсь сближаться с людьми, лишь помогая случайным встреченным связываться с их потерянными близкими. А сам живу в полнейшем одиночестве. 

Финальные кадры – старый отшельник сидит в берлоге, брошенный судьбой. В руках у него старый потёртый амулет. Смерть в балахоне с косой пришла забрать его, как забрала многих. Лишь Гамлет составил ему компанию, наконец-то показавшись после стольких лет. И я испускаю последний дух, держа в руках этот медальон. Титры. Я сижу в молчании несколько минут. Старик тоже ничего не говорит.

- …Это и есть ответ, который я должен был получить? Что моя жизнь никчёмна, и я обречён скитаться и дальше в одиночестве? Что я не способен сохранить ни одну связь с людьми, которые мне дороги?
- Не совсем, - ответил старый Тео, будто мои жалобы проходили мимо него. – Сейчас я покажу тебе… назовём это «режиссёрской» версией. 

Он щёлкнул пальцами, и фильм отматывается назад. Я же увлечённо наблюдаю за тем, кадры сменяются задом-наперёд. Странное чувство облегчения вдруг появилось на душе. В сцене из «режиссёрской» версии я держу медальон в руках, смотрю на него… а после откладываю в сторону. 

Мы с Сабриной вместе в самолёте, она мне что-то увлечённо показывает на телефоне. Знакомство с семьями друг друга, наконец-то вижу её сестру воочию. Мы гуляем по кладбищу, где я встаю на колено и… вытаскиваю кольцо в коробочке. Погодите, это у меня короткие волосы?

- Состриг эту ужасную гриву, - шепчет мне старик. 
- Да чем вам так не нравятся мои волосы? – возмущаюсь я, трогая руками себя за голову. 

День свадьбы. Я стою у алтаря, ожидая невесту. Сабрину в ослепительно-чёрном платье ведёт за руку её отец. Все друзья и родственники расположились в церкви, наблюдая церемонию. Я присмотрелся к своему шаферу.


- Это там Жуэль?
- Как он смешно выглядит в этом костюме, - подметил старик.
- Ха-ха, да! Он будто ему на два размера великоват. 

Поцелуй. Экранный я получает письмо с поздравлениями от Алекс – она наконец-то нашла своё счастье и желает его и мне. Сабрина ожидает ребёнка. Больница. Двойня! Мальчик и девочка. Растут два маленьких гота, все в мать. Спокойная жизнь с семейными неурядицами до самой старости. И даже на смертном одре я не один – вся моя семья рядом. И Лиам терпеливо ожидает меня на той стороне. Мои глаза стали влажнее, чем даже когда я смотрел предыдущие два фильма. Титры. Свет включился.

Мы сидим в молчании несколько минут. Я не могу найти слов, а старик время от времени поглядывает в ожидании моей реакции.

- Я не понимаю. Ты сказал, что это режиссёрская версия. Значит из двух – не суждено сбыться ей? – спросил я с угасающей надеждой в голосе. 
- Тео, - обратился он ко мне мягко. – Я показал тебе две версии, которые кардинально отличаются по содержанию. Одна из них – это один из худших вариантов, который может произойти. Вторая – один из лучших. Ты и сам должен знать, что обычно всё складывается где-то по серединке. Твоя задача лишь сделать для себя нужные выводы.
- …То есть ещё ничего не решено?
- Твоя жизнь – это не фильм, Теодор. У неё нет расписанного сценария, ты сам решаешь, как дальше будет развиваться сцена. Просто помни, что отмотать ничего не получится. Так что слушай сердце и выбирай умом.
- …Кажется, я понимаю.
- Умный мальчик. А теперь тебе надо перед кое-кем извиниться.

Старик указал в сторону. Заплаканный мальчик стоит у рядов и смотрит на нас. Я встаю и иду к нему. Перед ним я виноват, возможно, больше, чем перед кем-либо. Он смотрит на меня и говорит:
- С Лиамом всё нормально? Я не хоцу, чтобы он уходил. 
- Тео… - я наклоняюсь к нему. – Так уж происходит, что люди иногда уходят раньше, чем нам хотелось бы… Хотя Гамлет ушёл… Он всё равно всегда рядом с нами. Вот здесь.

Я показываю ему медальон. Тот, что когда-то принадлежал брату.


- Он всегда с нами и заботится о нас. Я должен извиниться перед тобой и им, что так себя вёл. Это было плохо, и я сильно виноват перед вами обоими. И если бы я мог, я бы…

Я не успеваю договорить, он хватает меня в объятия. Слёзы начинают идти из глаз сами собой. И ничего не могу больше произнести, просто живу этим моментом. Тут подходит старик и протягивает малышу руку. Видимо, кинотеатр закрывается. Они уходят, а я стою, решаясь задать последний вопрос:
- Тео! – они оба оборачиваются. – …А какую жизнь прожил ты?
- …А тебе все расскажи, - улыбнулся он мне и подмигнул.

Они направились к выходу, а приятный мрак вновь покрывал меня со всех сторон. Пытаясь разобраться в том, что я увидел, я возвращаюсь обратно в реальность – к Мэлани, Скарлетт и старому склепу, в котором вечность отсчитывает старый одинокий призрак.

Пролог.

Когда Скарлетт, Теодор и Ведьма проходят во тьму - Мэлани ощущает, как по телу пробежала ледяная дрожь... Что-то не так. Оглянувшись она понимает, что не ощущает присутствия своих сокомандников. Ни дыхания, ни шагов, ни просто энергетики Медиума. Казалось, что те двое просто растворились в тумане, что расползся по полу...

— Тео? — Позвала того первым, и лишь затем, с неохотой, подняла голос чтобы докричаться до девушки. — Скарлетт!

Но ответа не последовало. Голос Ведьмы эхом отразился в темноте, лишь подтверждая её опасения, что что-то пошло не по плану.

Шутки про эхолокацию сейчас бы очень были к стати, ведь на деле в такой кромешной тьме Мэлани ничего не могла видеть, а лишь опираться руками об... Ничего.
Включив фонарик Мэл лишь снова убеждается, что это бесполезно - не видно дальше собственного носа. Перед ней, по бокам или сзади не было никаких стен, что могли бы указать ей дорогу до другого конца помещения.
Можно ли считать её нарастающую панику за клаустрафобию, если вокруг неё не было никаких стен?

Фонарик был убран обратно за пояс. Не теряя надежду Мэл протягивает руки к тьме, чтобы сотворить небольшую магию: круговое движение указательным пальцем и перед её рукой возникает светящийся огонёк, словно летающий в ночи светлячок. Нет, заклинание не служило как помощь в навигации. Оно скорее служило успокаивающим фактором: Магия работает, а значит не всё так плохо. 
Однако в идеале было бы найти опору, стену, или хотя бы что-то, что могло бы указать на выход отсюда...

Свет огонька разгорелся ярче, когда Ведьма взяла его в руки и осветил перед ней её же лицо... Её же лицо?


Часть 1. - Будущее.

Готка вскрикивает от испуга, видя саму себя, перед собой же.

Девушка 30-ти лет, с холодными, пустыми глазами смотрела на неё из тьмы. Криво обрезанная чёлка, взъерошенные короткие волосы и порванная одежда.

— Что... Что ты?... — Шёпотом спрашивает Мэлани, делая шаг назад от живого мертвеца, которого всего несколько секунд назад здесь не было.
— Разве не видно? — Саркастично отвечает Будущее, прежде чем усмехнуться над собой же, с долей горечи в голосе.
— Зря ты осталась. — Заключает она свой ответ, с лёгкой улыбкой на бледном лице.
— Что?

Лицо мертвеца продолжало улыбаться, сверля мутно-изумрудными глазами душу своей настоящей себя.

— Нет. ...Нет, нет, это просто ещё одна галлюцинация. — Стала убеждать себя Мэлани, помахав рукой перед глазами уставившегося трупа.

Глаза не моргали, а лишь с усмешкой наблюдали за Ведьмой из тьмы. Слабый источник света казалось вот-вот угаснет, оставив их двоих наедине.
— Ты видела то, как оборвётся твоя жизнь. Разве тебя не запугали все эти агонии, когда ледяная вода озера заполняла твои лёгкие, мучительно обжигая их изнутри?

На секунду Мэлани показалось, что с её волос капала вода, прямо на кончик носа. В груди отзывалась жгучая боль.

— Разве ты не помнишь те слова, что тебе писали эти культисты?

В голове тут же всплыли моменты сегодняшнего утра, когда Ведьма наконец решила прочесть свои письма, что были просунуты кем-то под дверь. Вместе с Сабриной, они, сидя на кровати, пытались понять, кто мог над ними так издеваться.

"Смерть ведьмам!" Эхом разнёсся крик толпы из кошмара. Толпы, возглавляемой самим Василе.

 — Ты не доживёшь до старости, Мэл. — Спокойно, с ноткой насмешки говорит труп, чья кожа вспыхла и начала жариться прямо у Девушки на глазах. Запах дыма ударил по носу, заставив её поморщиться в отвращении и отвернуться от мертвеца, закрывая руками лицо.

Даже не запах горящей плоти заставил пустить слёзы, а сам факт, что она права.
Её предупреждали, её сон с толпой - мог быть намёком на тех самых культистов Тумана, что теперь у неё на хвосте. Покушаются на жизнь Ведьмы и её Готической подруги, что была совершенно ни при чём. Лишь жертва случайности и ложных обвинений. Ей стоило уехать отсюда, сразу как была возможность. Она могла вернуться домой, опозорив себя, опозорив Эвелин и сестёр... Но, зато - вернулась бы живой...

Минутная слабость за мгновение захватила все мысли: страх смерти в этом чёртовом городе рос с каждым днём. Она умрёт, её закопают и никогда не найдут, а кости и плоть её станут почвой для куста белладонны. Возможно это всё план Афины. Возможно, она всё узнала, о её с Кианой идее. Ох, наверняка это она дала культистам присылать ей и Сабрине эти чёрные письма. Наверняка это она их настроила против Ведьмы, что ниже по чину...

— Хватит ныть! — Пропищал тонкий детский голосок. — Я хочу играть! — Требовательно топает ножкой маленькая девочка, хмурясь и надув щёки.

Часть 2. - Детство.

Ведьма убирает руки от лица и видит перед собой ребёнка, лет 5-ти, в сиреневом длинном платье, с хвостиками на голове, открытой чёлкой и с плюшевой игрушкой в руках. Девочка крепко обнимала игрушку, хмурясь на саму себя, ожидая получить своими капризами то, чего она хотела.

Чаще всего Мэлани в детстве и добивалась всего, чего хотела, Старшая Ведьма её в этом не ограничивала, что не закончилось ничем хорошим.
С дрожью в руках Готка оглядывается за спину, надеясь, что ходячий труп исчез. Но нет - та стояла во тьме, свет от огонька слабо освещал контур её обгоревшего лица, мясо и кожа на котором обнажили клыки и кости. С тревогой Мэлани возвращает взгляд на ребёнка.

— Ты что, призрака увидела? Я сказала - пошли. играть! — Угрожающе подняла девочка тон своего пищащего голоса.

— Да пошла ты... — Ответила Ведьма, стараясь дышать глубже и вникнуть во всё происходящее.
— Что? Я не люблю мямлей. — Злобно фыркает Мэл-Мэл и задирает носик.?

— ПОШЛА ТЫ! — Теперь её слышно?
— НИКТО НЕ ХОЧЕТ ИГРАТЬ С ТАКИМИ КАК ТЫ! ВЕЧНО УКАЗЫВАЕШЬ ВСЕМ, КАК "ПРАВИЛЬНО" И ВЫМЕЩАЕШЬ ЗЛОСТЬ НА ДРУГИХ!

Словно ребёнок она громко топает ногой, продолжая этот бантер с самой с собой, но уже на чуть пониженных тонах.
— Спустись с небес на землю! Ты такая же как и все, прояви уважение к окружающим, хотя бы раз в своей никчёмной, короткой жизни!

В детстве Ведьмочка была невыносимой, только с годами девушка начала это понимать. Но вместо того, чтобы отпустить своё прошлое - она продолжала зацикливаться на этом. Все дети были странными, совершали не самые лучшие поступки, но для себя она считала это непростительным. Она должна была быть маленьким лучиком полной луны, освещать собой даже самую тёмную ночь, но вместо этого - стала лишь облаком, загораживающим лунный свет.

— Не хочешь играть со мной? Я всё Эвелин расскажу! — Будто игнорируя все слова взрослой себя - малышка продолжала настаивать на своём.

— Давай, мне плевать! Она не здесь, чтобы прикрыть твою наглую задницу! — На последних двух словах - Мэлани поднимает ногу и бьёт ею по воздуху, где ещё секунду назад стояла маленькая девочка.


Эпилог.


Огонёк парил возле плеча изумлённой Ведьмы, что тяжело набирала воздуха в лёгкие. Костлявая рука коснулась плеча, запах горелой плоти вновь ударил в нос. Мэлани не хотела оборачиваться назад, на ходячую смерть, что дышала ей в спину.

— Они придут за тобой, рано или поздно. Ты никогда не встретишь свою старость в кругу семьи, Мэл.
— Пожалуйста, молю... — По щеке скатилась скупая слеза. — Это не должно закончиться так...
— Но ты же сама предположила это, сидя в склепе. Разве нет?
— Я хочу верить, что была не права. Хочу верить, что не умру здесь.
— Вот тебе мой совет: ... Беги вперёд и не оглядывайся.


После этих слов - костяная рука осторожно поднялась с плеча девушки, а дыхание за спиной прекратилось. Как только оцепенение страха отпустило её - Мэлани мигом рванула вперёд, будто вновь убегая от разъярённой толпы с факелами и вилами.

Ведьма жмурится и открыв глаза - яркий свет ослепляет её на секунду. Она сама не знала, как вышла из склепа. По реакции её напарников на учащённое дыхание - они явно не ожидали увидеть её запыхавшуюся, словно убежавшую от самой смерти.

Следов Кимберли нигде не было, возможно другим тройкам повезёт больше, но сегодняшнее приключение хотелось поскорее смыть в ванной в мотеле.
Вот только вряд ли дешёвое мыло отобьёт запах сгоревшей плоти.

И она снова бродила одна во мраке, вооружившись одним только карманным фонариком. Неужели они все-таки разделились, когда спасались от пожара, устроенным Америкой? Сабрина ничего не могла вспомнить. Голова раскалывалась и гудела так, словно в ней завелся рой пчел. Напряженную тишину, как нож масло, прорезал… звонкий детский смех. Словно оцепенев, Сабрина от неожиданности замерла на месте. Она судорожно сжала в руке карманный фонарик. Фильмы ужасов научили ее, что нет ничего более противоестественного и угрожающего, чем одинокий детский смех. Особенно когда он раздался в древнем, тихом, мрачном склепе, который был запечатан уже несколько веков.

"Что-то мне подсказывает, что это вовсе не Америка решила подурачится и напугать меня", - единственное, о чем подумала Сабрина, когда начала медленно водить фонариком из стороны в сторону. Что-то маленькое и юркое выскочило на неё из темноты. Готесса испуганно вскрикнула и направила луч света прямо на мелкого, зловредного гоблина, ослепив его.

- Ай-ой, ничего не вижу! - раздался звонкий девчачий голос. Свет фонарика выхватил из темноты... маленькую девочку. Своей позой она демонстрировала страшную обиду. Малышка исподлобья смотрела на Сабрину, потирая глазик кулачком. Наконец готесса могла её осмотреть: длинные чёрные волосы, ободок с бантиком, украшенное крупным бантом пышное платье принцессы, сползшие гольфы и туфельки на невысоком каблуке. Фарфоровая куколка, а не ребёнок! Но по спине готессы побежали мурашки. Этой милой, маленькой девочкой, этой хорошенькой фарфоровой куколкой была она сама...

"Как такое вообще возможно?" - недоумевала Сабрина, прикидывая в голове возможные фантастические варианты, - "Что если вход в склеп был своего рода временным порталом? Или же я все еще нахожусь под воздействием иллюзии? А может это всё просто больная фантазия моего умирающего мозга?"

Ну а малышка все это время недовольно топала ножкой и ждала, когда Сабрина с ней заговорит. Когда ей все это надоело, девочка, уперев руки в бока, грозно посмотрела на готическую лолиту.

- А ты кто такая и как сюда попала?  - громко вопросила девочка, совершенно ее не боясь.

Сабрина на секунду растерялась, но затем сурово посмотрела на малышку сверху вниз, тоже уперев руки в бока.

- Родители тебя не учили, что разговаривать с незнакомыми людьми нельзя? - спросила она строгим голосом воспитательницы в детском саду.

- Мне можно!  - заявила малышка, важно задрав нос, - Ведь я граф Дракула,  - с торжественным видом она распахнула свой плащик, который превратился в подобие больших (относительно тела малютки) крыльев летучей мыши, грубо сшитых из разновеликих лоскутов ткани и подпираемых изогнутыми спицами, позаимствованными из старых зонтов. Не успела Сабрина вдоволь поумиляться своей маленькой версией, как этот ужас, летящих на крыльях ночи, подбежал к ней и больно укусил за руку.

Сабрина, маленькая вампирка:

- Черт возьми, да что на тебя нашло? – вскрикнула готесса от боли, на глаза навернулись слезы. Под звонкое пение малышки: «Я вампир! Я вампир! Дай же мне укусить тебя!»  Сабрина разглядывала свое запястье, на котором остались две красные точки. Теперь она прекрасно понимала тех плачущих детишек из детского садика, которых, заигравшись, кусала маленькая Сабрина, вообразив, что она самый настоящий, самый всамделишный вампир.

- Разве ты не знаешь, малышка, - внезапно раздался женский бархатный голос у готессы за спиной, - Что настоящие вампиры уже давно не пьют человеческую кровь, ведь там нет ничего, кроме холестерина.

Сабрина моментально обернулась и застыла на месте. В элегантном платье в пол иссиня-фиолетового цвета к ним шла самая настоящая гранд-дама. У готической лолиты язык не поворачивался, чтобы назвать ее старушкой. Черные волосы, тронутые серебром, уложены в безукоризненную элегантную прическу, губы аккуратно подведены бордовой помадой, а серые глаза с хитринкой поглядывали то на Сабрину, то на малышку.

- А что они тогда пьют, госпожа тетенка?  – отозвался любознательный ребенок, мигом подлетая к таинственной незнакомке. Незнакомке ли? Ее лицо было слишком знакомое, чтобы не узнать. Ведь это лицо Сабрина видела каждый день, смотрясь в зеркало.

- Они пьют специальный витаминный заменитель крови, - с улыбкой отозвалась мадам Сабрина, взяв малышку за руку, - Здравствуй, Сабрина! – уже к готессе обратилась дама, - Вижу, что ты заблудилась в лабиринте темных каменных коридоров.

- Меня тоже зовут Сабрина!  – восторженно воскликнула малышка, притягивая к себе все внимание, - А точнее Сабрина Летиция Хоффманн,  - важно произнесла девочка, присев перед ними в реверансе. Готесса отметила, что даже в столь юном возрасте она умудрялась соблюдать кое-какие изысканные манеры. Правда, других детей, с которыми она пыталась подружиться, это только смешило. Одни смеялись, другие недоумевали, ну а третьи крутили пальцем у виска. Это разбивало сердечко маленькой Сабрины.

- Приятно познакомиться с вами, юная мисс, - мадам Сабрина улыбнулась и почтительно присела в элегантном книксене, - А вы можете звать меня мадам Каллахэн.

Сердечко Сабрины бешено застучало, дыхание перехватило, мурашки побежали по телу. Неужели она и Тео..?

- Да-да, все верно, - поймав взволнованный взгляд Сабрины, женщина подмигнула ей, мягко улыбнувшись, - 42 года в браке, двое детей и пятеро внуков, одно похоронное бюро и сотни пьес, поставленных в театре. Кто же знал, что Хоффманн-Каллахэн окажутся столь плодовиты!

- Он вампир?  – дернув ее за подол платья, малышка с надеждой посмотрела на матрону снизу вверх.

- Нет, он не вампир, - взяв на себя смелость, ответила готическая лолита, покачав головой.

Увы, малышку такой ответ совершенно не устроил.

- Твой муж что, обычный человек?  – с какой досадой и пренебрежением вредная козявка произнесла эти два слова, будто выплюнула! Еще и палец в рот засунула, делая вид, словно её тошнит.

Сабрина вспыхнула от негодования, ее бледные щеки покрылись румянцем.

- Ну и что, что он не вампир? – топнула ножкой готесса, тряхнув копной длинных черных волос, - Тео храбрый, смелый, отважный и при этом очень заботливый и галантный. У него доброе сердце и нежная душа. Он самый замечательный в мире, - девушка мечтательно завздыхала, смотря невидящим взглядом куда-то перед собой. Выбравшись из облака сердечек, готесса присела перед малышкой на корточки, - Ты сразу это поймешь, когда встретишься с ним, - и нажала на кончик носа малышки, как на кнопку.

- Все верно. Ты сделала правильный выбор, когда не побоялась и открыла свое нежное сердечко Теодору, трупный червячок, - на губах мадам Каллахэн появилась одухотворенная улыбка Джоконды, и она нежно погладила обеих девочек по голове, - Человек должен мечтать, иначе жизнь будет тусклой, серой, безрадостной. Но жить одними лишь мечтами и сладкими грезами нельзя.

Какая же простая истина! А Сабрина поняла ее только сейчас, когда прибыла в Мистик Фоллс, ведомая своей страстью к вампирам.

- Не отчаивайся, храбрый паучок, - шепнула готесса, положив руки на плечи малышки и заглядывая в ее огромные серые глаза, - Ты не будешь одна. Обязательно найдутся люди, которых не оттолкнут твои странности и увлечения.

- Скоро?  – серые глазенки с надеждой устремились на нее.

- Скоро, - Сабрина с улыбкой кивнула головой, - Нужно лишь немного подождать.

- А пока пойдёмте, мои гвоздички, - мадам Каллахэн протянула Сабрине руку, - Я покажу вам короткий путь, как выбраться из этого проклятого склепа наружу.[/b][/color]

Шайенн двигался по склепу, погружённый в свои дурные мысли. Он слегка отбился от своих спутниц, с трудом пытаясь всматриваться в окружение. Никаких зацепок, никакой истории. Лишь паутина, плесень и кости безымянных трупов. Гробовая, в прямом смысле этого слова, тишина нарушалась диалогом девушек, стуком обуви о каменные полы и шуршанием верхней одежды. Все эти звуки в определённый момент становились тише, а вместо них стали доноситься родные голоса.


- Что..? - тихо произнёс парень, оборачиваясь назад. Ничего необычного он не замечал, поэтому просто двигался дальше. Но с каждым шагом голоса его семьи приобретали более чёткие очертания, выстраиваясь в некое подобие диалога. Шайенн замер на месте. Ему показалось, что здесь могут обитать вендиго, подражающие чужим голосам и реагирующие на движение. Картинка перед глазами начинала плыть. А это уже начинало походить на симптомы его невнятного недуга, подхваченного этой ночью. Он закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Но когда веки поднялись, он обнаружил себя в месте, где он вырос. Перед ним стояла кровать, в которой мирно спал ребёнок, а вокруг собралась вся его семья. Парень с недоумением стал наблюдать за всем этим со стороны, то и дело выглядывая из-за плеч родных, чтобы рассмотреть младенца поближе.

- Звери, а не люди... - вся семья Кайятахи с тоской смотрела на успокоившегося младенца, укутанного в тёплое одеяло. Это был крайне вопиющий случай, заставший всех врасплох. Какие-то чудовища бросили задушенного ребёнка на растерзание псам и главе семейства чудом удалось оказаться рядом в этот момент. Мальчик выжил, а его родители скрылись в ночи, разбившись на своём автомобиле спустя некоторое время.
- Мы ведь не бросим его, пап? Он ведь совсем один... - маленькая девочка уже несла в кровать все свои игрушки, чтобы малышу не было скучно.
- Я не знаю... Мы должны сообщить об этом в полицию, - отец терялся в сомнениях, впервые столкнувшись с таким случаем. Он не был против приютить ребёнка, но совсем не знал, как действовать. 
- Да кто там будет нас слушать? - в разговор вступила мать, возмущённо прошипев всей семье, намекая на то, чтобы они вели себя тише, - Дитя и без того настрадалось... Вдруг его отправят в приют или в маргинальную семью?
- А наша семья не маргинальная? Мы еле сводим концы с концами... Как мы будем кормить ещё одного ребёнка? 
- Он ведь тоже краснокожий, Йона... И дети с ним уже подружились. Наверное, это знак свыше, - женщина склонилась над спящим ребёнком, излучая тёплую заботу своими добрыми глазами. Она уже даже придумала, как его назвать.
- Этот чудесный малыш вырастет самым счастливым во всём мире. Ему не будут страшны никакие угрозы, после того, что ему пришлось пережить. Он будет самым-самым сильным и бесстрашным, как его тотемное животное. И он всегда будет знать, что мы его не бросим. Да, Шайенн? - семья с теплотой собралась вокруг её нового члена, охраняя его спокойный сон.

- Да, мама... - тихо ответил Йенн, еле сдерживая слёзы. Они никогда его не бросали. И он чувствовал, что не достоин такого отношения, после всего, что случилось и случится позже. Если бы он осознавал это тогда так же, как сейчас, то весь ужас можно было бы предотвратить. Подростки всегда поступают глупо и безрассудно, а в случае Шайенна это перевернуло всю его жизнь.
- Они ничего не понимают... - ломающийся голос раздался из-за спины, заставив индейца развернуться. В мгновение ока он перенёсся на Утёсы, над которыми нависали чёрные грозовые тучи. Порывы ветра поднимали песок вокруг, а из-за горизонта уже приближался устрашающий торнадо. Перед собой он видел худощавого паренька с длинными волосами, переполненного гневом на всё, что его окружало.
- Нет... - индеец испуганно уставился на происходящую сцену, будто проживая её заново. Склеенное сердце разбилось вновь. Наверное, не стоило ожидать другого от самой  популярной девушки класса. Она строила глазки всем, кроме Шайенна. Однажды она всё же начала отвечать взаимностью, после чего метафорично вырвала сердце из груди парня и размазала по асфальту. Вместе со всеми своими друзьями. Парень стал посмешищем. Ещё большим, чем был до этого.
- Ты ещё кто такой? - четырнадцатилетний Йенн нахмурился, увидев перед собой незнакомца. Рассерженный паренёк не осознавал до конца, что он делает и к каким последствиям это приведёт. Но ему было всё равно. Он был всего лишь никчёмным придурком из бедной семьи, до которого никому не было дела. Вся подростковая жестокость будто бы была сконцентрирована в нём, не делая его лучше обидчиков.
- Я это ты..? Из будущего... - настоящий индеец же не совсем понимал, как вести себя в этой ситуации. Поверил бы он в это, будучи на его месте? Вряд ли. Ему казалось, что он уже отключился от болезни и видел очередной необычный сон. Либо умер и попал в ад за всё то, что сейчас происходит перед его глазами.
- Издеваешься, да? Сгинь отсюда, - юнец развернулся и продолжил выплёскивать всю свою ненависть на невинных жителей резервации.
- Остановись! Я... - Шайенн испытывал чувство, похожее на то, когда нужно обезвредить бомбу и перерезать нужный провод, - Ты будешь сильно жалеть об этом. Всё это недоразумение не стоит того! Ты загубишь не только их жизни, но и свою собственную! 
- Вот как? Ну, и что такого страшного меня ждёт? Меня и так никто не воспринимает всерьёз!
- Каждый грёбаный день тебя будет пожирать чувство вины. Тебя будут дразнить ещё больше и твои немногие друзья уже отвернутся от тебя. Ты же не хочешь всю жизнь прожить в одиночестве, Йенн? Прошу, остановись, пока не поздно! - парень подходил всё ближе к своей маленькой копии. Паренёк заметался в сомнениях, но прекращать разрушение не стал.
- Если не веришь, я покажу тебе! - подсознание индейца стало переносить обоих в разные временные отрезки прошедших тринадцати лет.

- Вандура станет моей? Я выучусь на археолога? Ты посмотри на эти мышцы! А это ещё что..? Ничего себе, как она двигается! - в конце своего пути парни оказались свидетелями той интимной сцены, случившейся недавно. Вместо того, чтобы задуматься о последствиях, юный индеец заметно воодушевился, так как его такой расклад событий вполне устраивал.
- Да нет же, Йенн! Внутри тебя будет пустота, ты будешь скитаться в одиночестве и утолять стресс тренировками. А со Скарлетт мы просто друзья... - взрослый закатил глаза и скрестил руки. За каждым положительным воспоминанием стояли тысячи часов, проведённых в мучительных раздумьях о том дне и собственной глупости.
- Друзья? Ты серьёзно? - паренёк непонимающе поднял бровь, - Разве ты не этого хотел? Ты говоришь, что всё плохо, но при этом живёшь так, как всегда мечтал! Ты хочешь, чтобы я лишил нас всего этого? Как бы не так! - усмехнулся подросток и они вновь вернулись на Утёсы. Вот только теперь он был в приподнятом настроении, из-за чего ураган успел утихнуть. Все жители были спасены и взрослый Шайенн облегчённо выдохнул.
- Ты ещё скажешь мне спасибо. Теперь на тебе хотя бы не будет чужой крови, - парень не мог сдержать радости. Всё кончено. Больше никаких страданий. Но стоило ли оно того?
- Ум-моляю! В-выплесни с-свои эмоции, Йенн! Э-это нев-выносимо! - перед парнями возник ещё один Шайенн. Ему тоже было двадцать семь лет, вот только он был совсем исхудавший, обросший, обезумевший и одетый в оранжевую тюремную робу. В альтернативной версии событий, где он не разносит резервацию ураганом, парень по-прежнему был виновен в смерти нескольких человек. Но здесь он сделал это куда более изощрённым способом, пронеся в школу оружие...
- Я пытаюсь! Этот придурок не даёт мне этого сделать! - подросток осуждающе указал на настоящего индейца, - Видишь, во что мы превратимся, если не устроим этот ураган? И в этом виноват только ты...
- Он в-в-виноват! В-виноват! - сумасшедший Йенн поддакивал молодому, точно так же тыкая в него пальцем.
- Хватит меня осуждать! - крикнул индеец, вступив в самый настоящий спор со своими копиями, - Хорошо, хорошо... У тебя же были друзья? Лэндон, Терренс? Всё ведь не так плохо, Йенн! Цени дружбу с этими ребятами и ты точно не превратишься в... Это, - парень кивнул в сторону школьного стрелка. Молодой Шайенн на секунду задумался и находил этот план не таким уж и плохим...
- Великолепно, сладенький, - перед троицей возник манерный Коннор, разочаровавшийся в женщинах.
- Нужен другой план, - хором произнесли версии, отбросив эту глупую идею.
- Козлы, - Коннор закатил глаза и скрестил руки. 

Спор четырёх индейцев превращался в страшнейшую природную аномалию. Снежная пурга сталкивалась с ливнем, а град и землетрясение добивал их обоих. Все обитающие в резервации люди чудом успели спастись и отдалиться на безопасное расстояние, с ужасом наблюдая за тем, что происходит в их родной местности. Среди четырёх бушующих стихий раздался удар грома и яркое свечение шаровой молнии. В самом центре дискуссии возник сморщенный старик, увешанный перьями. Его волосы уже давным-давно выцвели и почти полностью выпали, а борода, напротив, висела чуть ли не до колен.
- Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдёт. И выйдет из него не дело, только мука... - мудро произнёс мужчина, стукнув посохом по земле.
- Ты ещё кто? - вся четвёрка повернулась в сторону старца, недоумевающе переглядываясь.
- Сто. Два. Года. Неужели вы так хотите мучиться всё это время? - дед с презрением взглянул на каждого присутствующего.
- Он просто не может взять себя в руки и найти силы для того, чтобы жить дальше, - молодой Йенн пожал плечами.
- Жизнь ли это? Да лучше бы нас загрызли псы тогда в канаве! От нас всегда будут одни только проблемы. Все те, кого мы знаем, уже умерли. Мы никому не нужны, понимаете? Даже Скарлетт не вспомнит о тебе после всего, что случится.
- Перестаньте везде приплетать Скарлетт! Мы просто друзья, - Шайенн начинал уставать от того, что каждый реагировал на его отношения с этой девушкой так, будто это что-то из ряда вон выходящее.
- Перестань уже обманывать себя! Ты будешь страдать. Будешь страдать, как он сейчас, - мужчина указал на подростка, - Снова на те же грабли, Шайенн. Даже Томми страдал по тебе не так сильно, как ты будешь страдать по ней.
- С меня хватит! Какие ко мне могут быть вопросы? Сейчас всё в его руках, - индеец также указал на свою молодую версию, испытывая сильную злость на каждого Шайенна.
- Да я же на вашей стороне! - паренёк был разозлён не меньше остальных.

- Нет, - мужчина вновь стучит посохом по земле, призывая прекратить этот бессмысленный спор, - Сейчас всё в руках этого младенца. Он виновник всего, что с нами происходит! Есть лишь один способ это прекратить - закончить то, что начал наш родной отец... - все Шайенны вмиг перенеслись к колыбели своей самой младшей версии. Старик хватает ремень и уверенно движется к младенцу, чтобы раз и навсегда прекратить свои мучения. Остальные версии хватают его за руки, пытаясь остановить безумца под страхом собственной смерти.
- Должен же быть другой способ! - крикнула самая обычная версия, встав перед лицом нападающего.
- Нас уже ничего не возьмёт! Ты думаешь, я не пытался себя убить? Это единственный способ, пока он беззащитен!
- Но ведь теперь мы лишимся всего, что будет! Я не хочу так просто умирать! - в перепалку вступил подросток, также присоединившийся к сдерживанию.
- Плевать! Зато всем будет спокойнее! - дед, похоже, был сильнее всех своих версий, несмотря на свой статус долгожителя.
- Мальчики, сделайте что-нибудь! - обеспокоенно промямлил Коннор, стоя в стороне, даже не пытаясь помогать остальным.

- Я-я... Я не д-дам тебе с-сделать это! - самый тихий член группы в тюремном одеянии робко подал голос из-за их спин, направив пистолет на старика. Все версии, кроме самой мишени, резко подняли руки вверх.
- Давай, стреляй! Мне всё равно ничего не будет! Я проходил через это тысячу раз, Шайенн! Это бесполезно! - старец ужасающе нагнетал атмосферу, пытаясь морально сломать своего соперника.
- Я-я-я... Я в-выстрелю! Выстрелю, с-сука! - руки заключённого дрожали, но он всё же сделал выстрел, крепко зажмурив свои обезумевшие глаза. Пуля попала в плечо старика. В то самое место, куда ещё недавно настоящего Шайенна ударили стрелой. Но мужчина даже не дрогнул, холодно вытащив пулю из раны.
- Слабак! - старик звучал, как тот самый предок из пещеры, - Раз не можешь убить, то не мешайся под ногами! - пожилая версия бросает посох в сторону и начинает обрастать густой шерстью, увеличиваясь в размерах.
- Что за херня?! - оставшиеся Шайенны попятились в разные стороны, пребывая в полнейшем шоке от этой жуткой картины.

Старик превратился в огромного медведя. Дикого зверя, способного одним ударом прикончить свою жертву. Громкий рёв раздался над головой школьного стрелка, после чего его перепуганное лицо было обезображено резким ударом острых когтей. Зверь набросился на него, принявшись разрывать зубами его ослабевшее тело. Кровь и кишки вмиг разлетались по комнате, а громкий крик заключённого вводил в ужас остальных участников сцены.
- Чёрт! Вот чёрт! - молодой Шайенн пятился назад, оказавшись в неотступном углу вместе с Коннором. Он бросил взгляд на настоящую версию. Настоящий Йенн был рядом с колыбелью и окном, что делало его отступление самым простым из всех, - Хватай мелкого и беги, слышишь? Мы его задержим! - на его голос тут же среагировал медведь и бросился в их сторону, перед этим окончательно добив свою первую жертву.
Шайенн быстро схватил маленького себя из кровати и выскочил в окно, удаляясь всё дальше от места происшествия. Громкий рёв и крики его альтернативных версий врезались в спину, но парень старался не оборачиваться и скрыться в ночи. Всё произошедшее вызывало слишком много вопросов, но сейчас в его голове было лишь желание спасти пока ещё ни в чём не виновного ребёнка от этой страшной картины.

Добравшись до пещеры, Шайенн, наконец, остановился, пытаясь отдышаться. Ребёнок на его руках начинал ворочаться в своей пелёнке, постепенно пробуждаясь от крепкого сна.
- С детства спим как убитые, да? - вздохнул парень, глядя в свои большие карие глаза. В них ещё не было столько боли и отчаяния, как у остальных версий. И как только всем приходит в голову как-то навредить этому чудесному малышу? Мальчик улыбнулся в ответ и посмеялся, пытаясь достать своей маленькой ручкой до носа взрослого.
- Запомни, что говорила мама. Мы обязательно вырастем самыми сильными и счастливыми, несмотря ни на что. Я сделаю всё, чтобы ты больше никогда не был несчастен... - Шайенн горько улыбнулся и пустил слезу, пообещав самому себе начать долгую и счастливую жизнь. Он не мог подвести этого невинного малыша. Он не мог подвести четырнадцатилетнего Йенна, который видел в жизни старшего только хорошее. Он не мог подвести себя в старости, обрекая того на бесконечное самокопание и суицидальные мысли.

И вот он вновь оказывается в холодном и мрачном склепе с Сабриной и Америкой. В его руках была какая-то старинная ваза, обмотанная паутиной со всех сторон. Эти галлюцинации точно сведут его в могилу когда-нибудь.

Дорога извивалась в потерянных тропках, а вместе с ней терялась и я. Фонарик одиноко бегал пятнами, бросаясь на каждую мелочь, лишь бы встретить какую-нибудь живую (или неживую) душу. Я никогда так сильно не ассоциировала себя с неодушевлённым предметом. Гнетущее чувство, подступающей тошнотой, наполняет меня тревогой словно кувшин до самых краёв.

Хоть кто-нибудь... Хотя бы малейший звук, а не кромешная тьма, которая оглушает своим молчанием. Я заполняю её тихим шёпотом молитв и дыханием, согревающим костяшки пальцев. Мои просьбы были услышаны и исполнены в кратчайший срок. Присутствие действительно заполняет собой всё, но не совсем такое, какое я ожидала.



Мне показалось, что так завывает ветер где-то позади, искажаясь в почти человеческий голос. Осознание настигнет меня обжигающими углями, что это детский плач. Такой шумный, надрывающийся голос, что в любой момент кричащий мог бы просто осипнуть. У меня по коже проходятся неприятные, зыбкие мурашки... Откуда?... Почему?... Здесь нет и не должно быть детей.

Я даже не успеваю подумать, что это могли быть призраки или ловушка. Я ускоряю шаг, чтобы найти среди облезлых плит катакомб темную кудрявую макушку. Волосы растрепало и они похожи на пушистый одуванчик, дрожащие ручки сжимают светлое платье. Девочка лет примерно 9 прячет лицо в острых коленях, слезы капают и тут же снежинками остаются на полу.

— Алоха, малышка... Как ты тут оказалась? — ласковый мелодичный шепот касается ушей ребёнка, я осторожно тяну руку. Улыбка у меня нежная, почти материнская, с детьми я разговаривать умею, ведь приходилось много нянчиться с общинными.

— Не свети! Не свети мне прямо в глаза! Ай! Ай! Lapuwale! — резко рявкнет мне ломающийся в истерике голосок девочки, откидывающей мою руку и фонарик в сторону. Отпрыгнувшая от меня словно от огня, малышка подняла на меня свои заплаканные, как два блюдца мутной воды, очи, заставив уже меня шокировано попятиться назад. Черты чужие так точно вырисовываются в мои собственные, только моложе, ещё с неловким абрисом румяных щек и забавным сколом молочного зуба. 

Я полностью замираю, широкая улыбка осталась маской, нахожу в паническом осмотре на чужом запястье браслет, похожий на тот, что мне сделала когда-то давно мать. Нет... Не может быть... Это не может быть совпадением. Это наверняка очередной морок. Она не реальна, она лишь плод моего воображения. Но чтобы это ни было, я не могу оторвать взгляд.

— ...Ты че это как русалка нарядилась? — Девочка утирает слезы и встаёт в полный рост, она не улыбается и смотрит на меня с какой-то претензией, её выражение подтверждает выставленный в угрозе кулак. На её лице эмоций намного больше чем на моём: вот она раздувает ноздри, вот раздражённо фырчит, сдувая вьющийся змейкой волос.

— Потому что все верят, что я и есть она, Киана. 

— Серьёзно? Типо ты как в том сериале капнуть воды и готова? А имя моё тебе духи подсказали? 

— Можно сказать и так. Это долгая история... Но вода действительно оказывает на нас с тобой особое воздействие. Береги каждое мгновение в воде — скажу я и протягиваю чешуйку, что осталась на одежде. Та её берёт в руки крутит, вертит и видимо не выдерживает. 

— Ничего не поняла, Рыб, но воду я люблю очень сильно... И вообще...Почему ты так странно улыбаешься?! Тебе смешно что ли? — она нетерпеливо тыкнет пальцем мне в грудь и строго стучит ногой в шлепанцах совсем ей не по размеру. 

Ловлю себя на странной зависти к своей младшей версии. Она так легко меняет окрас эмоций, не скрывая ничего, что у неё на уме. Ей не надо улыбаться, чтобы ей поверили, что у неё всё под контролем. Ей наверняка вообще это не нужно. Она не заложница этих стремлений, что жадно поглотили всё остальное. Раньше я была другой... Глаза неприятно защипало. Может быть холод, может быть какое-то тянущее в груди чувство тоски по свободе. И я вспоминаю, как когда-то показать, что действительно чувствуешь, было так легко. Пока не стало...

— Страшно... Мне страшно, Киана — говорю я тихо. Если есть кто-либо, кто меня выслушает, пускай это буду я сама. Даже если на лет 13 моложе чем сейчас. На лице у девочки отразился в начале испуг, а после она хмурит брови, губы вяжутся бантиком. Она мне не поверила, я для неё вообще какую-то чушь сейчас спорола.

— Я тоже боюсь — она начинает загибать пальчики — Вулканов, морских ежей, заплывать за буйки, ту дурацкую пальму у нас за окном, того, что мама с папой поссорятся и разъедутся. Но... Но так не бывает, что тебе страшно, а ты улыбаешься! Ты врëшь! Люди кричат, плакают... Тьфу! Плачут... Эээ... Ещё падают в обморок, могут даже наделать в штаны, но не смеются! — выдаёт мне неловко свою логическую цепочку младшая Киана, надув щеки.

Я тихо смеюсь и опускаюсь на колени перед ней. Тщательно пытаюсь поменять свое выражение лица, чтобы снять свою улыбку и показать затравленный внешний вид: подрагивающую губу, покрасневшие глаза, из которых могли бы посыпать грозди слёз. Это даётся с трудом, я будто лично откручиваю болты от скул.

— Ты ведь тоже веришь тем, кто выглядит уверенно и спокойно даже в самый сложный момент?.... Как папа. — Девочка кивает, вспоминая отца, который даже если увидел рядом с нами португальского кораблика или когда о чём-то напряжённо говорил с незнакомцами, оставался таким спокойным, будто ему всё под силу. — Так вот... Мне страшно, что я перестану быть такой же для остальных. Той, кого послушают даже в самый жуткий момент. Мне страшно, Киана, что я не справлюсь с этой ролью...

Теперь уже, спрятав в коленях собственное лицо, судорожно вздыхаю. Малышка беззвучно что-то бурчит после чего треплет по волосам.

— Но ты же лопнешь как шарик. Бум! И всё — нет тебя! Можно быть сильной и без всяких там улыбок, особенно когда у тебя в руках камень. — младшая действительно взяла с пола тяжёлый камень и закряхтела — Так что можешь распускать сопли, я побуду твоей героиней и может быть меня посвятят в русалки... Выберемся отсюда, я покажу тебе свою коллективизацию ракушек! — у неё дрожит голос и звучит это так неуклюже, что я не могу не прыскнуть.

 Я поднимаю голову, чтобы встретиться взглядом с девочкой. А её больше нет. Лишь натянутые до ушей губы и щеки, на которых блестят влажные дорожки от слез. Ах, да, дети кроме того, что искрение в своих эмоциях, так любят подражать. Сейчас смотреть на то как маленькая Киана решила встать на мое место сильно пугает. То, как в раз можно потерять то, о чем так просит душа, чего я скрипя мышцами пыталась добиться. Я падаю на землю.

— Ма-...Махалоу... Ты... Умница... Ха... Ха...— Губы искривляются и прыгают волной то в улыбку, то в гримасу ужаса. Весьма неудачная попытка замаскировать вывести всё на позитив. Мой испуганный смех заполняет всё, пока практически ползком я трусливо сбегаю от малышки.

— Эй!!!....Ты куда поползла? Ну вот а я почти наверняка стала русалкой... Ох, уж эти ответственные взрослые сопли им только и вытирай. 



Мой побег привел меня к тому, что поскользнувшись и ободрав себе руки, я приземляюсь у чьих-то то ног. Пытаюсь сфокусировать взгляд после не самого мягкого падения. Первое, что мне бросается в глаза, деревянная трость и ноги, практически полностью обросшими такими же чешуйками как те, что я днями отрывала от себя, заперевшись в ванне. Старческий, спокойный словно лазурный берег голос обратился ко мне, пока трость стучит по широким плечам, призывая встать.

— Ну-ну, Киана, чего же ты бежишь как от огня от самой себя? Она тебе помочь, а ты сразу прочь. Знаем же, что маленькая рыбка неизбежно заплывет в эту гавань.

Встречаюсь с женщиной весьма почтенных лет лицо, которой выточили волны времени старческими морщинами. Сухие губы женщины растягивались всë в той же лживой улыбке, грива из седых волос заплетена в свободные косы, в темных глаза же плескались умиротворение и осознанность, на жилистых руках блестит обручальное кольцо. Меня передернуло, когда я увидела ракушку на поясе, знакомые украшения и вновь узнала себя.

— Ох... Вы это тоже я. 

— Даже у богов уточнений не надо — смеётся хрипло старуха. 

Меня не пугала старость, потому я смело гляжу на себя. Я была уверена, что доживу до неё. Ведь я посвятила себя служению, и высшие силы сделают всё, чтобы я осталась на своём посте как можно дальше, чтобы продолжила род, передала мудрость через поколения.
Но... Я узнаю оттенок улыбки. Он фальшивый.

— Мы успешно несём нашу миссию?

— От начала до конца. Мы наконец научились справляться с этой ролью. Гавайи прекраснее любого штата, наша община цветёт и да, опережая твои слова, скажу, что родители были не очень рады толпе тех ребят с шоу, которых мы туда пригласили, и фанатов. Но боги помогли нам сменить их гнев на милость и устроить целое торжество. 

С начала до конца я обречена быть такой? Вечно запирающей себя на замок, а может быть и вовсе полностью отринувшей себя и ставшей просто проводником. Хотя факт, что общение после шоу всё же продолжилось меня радовало. 

— Это звучит чудесно, я так долго чувствовала, что устаю от всего этого и может быть всё это не для меня: религия, кахунство... Может быть стоило остаться в спорте, тогда бы я не поссорилась с Наоми и Юа... А мои ноги... 

Старушка не читаемо подняла брови и заговорила уверенная и любезная, вкрадчиво и маняще шелестя словно сирена:

— Ну же встань и помолись богам о прошении, за то, что они так благосклонны к тебе и спустили с рук такие мысли. Время подросткового бунта давно закончилось. Мы же сами хотели такой дороги для нас, хотели этой ответственности.  — Она разводит руки, будто сейчас покажет все наши достижения: каждую медаль, благодарность и восхищение за заслуги — Поверь, прекрасная, нас ждёт многолетний успех, нас ждут последователи и повсеместная любовь, нас ждёт изменённый к лучшему мир, благодаря нашим трудам..

— Я рада... Я благодарна богам, что нас ждет успех, но-... — я не успеваю закончить, меня перебивает шум волны чужого голоса и я словно по щелчку пальцев немею, не в силах выложить свои тревоги.

— Воротить нос от такого дара — больше чем смертный грех. Пойми, они помогают увековечить наше имя в истории нашего народа. Нас избрали, а значит дороги назад не может быть. А так... — она ухватила меня за подбородок и разглядывает. Я с ужасом смотрю на неё похожую на одну статичную картинку. — Посмотри на Нас, дитя. Забудь всякое "я". Жрица служит не себе, а своей вере. Помнишь ли ты, что отделяет человека от бога в первую очередь? — женщина склоняет цаплей голову, показывая ряд блестящий словно акульих зубов.

Я будто стремительно теряю кислород на морском дне, без шанса выплыть.
Я рада знать, что столько лет моей миссии наверняка принесёт пользу миру, что я дожила до глубокой старости, но... Но... Зная сколько это суммарно томлений искренних чувств в собственной клетке из лжи и притворства, может быть со временем я и вовсе потеряю всякую возможность слышать себя... Мне становится не по себе.

— Мудростью, которой не наделены мы такие юные и мимолетные. Мы ещё полны пороков, а высшие существа в них нет изъянов, они видели все взлеты и падения цивилизаций — говорю я, на что получаю от старухи удар тростью по щиколотке. Она стучит челюстью и глухо посмеивается.

— Не совсем так, i'a. Вы эмоциональны. Богам такое запретно. Ты же хотела быть ближе к ним, чтобы тебе молились, почитали. Так вот учти, чтобы быть в одном ряду с ними, нужно вспомнить, что страх, печаль, сомнения, ярость — они несут хаос. Ведь когда Пеле зла, она губит сотни в жаре лавы.— старуха упорно смотрит долго, давя словно валуном своей зубастой улыбкой, она напевает в старческой хрипотце. — Богам нельзя быть как людям, это приносит беды. Так почему же бежишь от того, чему они тебя пытаются научить? Плыви по потоку и делай, что должно, не думай про себя, думай про мир. 

Меня бьёт дрожь от того, что вижу. Жуткую утопию. Отрекшуюся от себя женщину, даже переставшую ощущать резь от растущих чешуек, что выбирает быть просто инструментом. Её любят, её слушают, она делает всё, чтобы её любили, даже не зная, кто она и что у неё внутри. Просто любят образ, оболочку... Шелуху. Приносит ли ей это удовольствие? Счастлива ли она?

— И это для вас счастье? 

— Я привыкла считать, что да. 

Слезы теперь жгут углями кожу. Плечи подрагивают и я меняюсь в выражении. Я встаю на ноги и вцепившись в собственные уши, что кажется с моей силой недолго до того, чтобы просто оторвать их. Женщина, что-то говорит, а я словно маленькая твержу:

— Нет-нет-нет. Не хочу! Я не хочу стать просто инструментом и не буду! Хочу смеяться, плакать, злиться, хочу испытывать счастье вместе с остальными! Хочу жить и служить, а не просто прислуживать!

Я отрываю руки от головы и распахиваю широко глаза, моё лицо перекосил давно забытые, такие сладкие и приятные ощущения... Как же становится на мгновения легко... Впервые дать себе волю спустя годы и закричать. Мой голос отбивается в тишине и отвечает ему шершавый шепот:

— Тогда скажи это Им....

Чего я хочу больше: пантеон, но без всякого ощущения удовлетворения, или наконец вернуть себе честность с самой собой? Если выберу второе можно ли считать, что я сломалась? Отвернуться ли от меня остальные, узнав что я притворщица? Гордыня и трусость на это злобно рычат. Если выберу первое, смогу ли быть счастливой по-настоящему? Я не знаю... Мне страшно проверять, мне страшно, что-либо менять, ведь я привыкла плыть по течению. Но если... Выбрать третье?

Оторвавшись от компании, грустный поэт очутился в объятиях полупрозрачного перламутрового тумана. Словно нежная вуаль, волны тумана окутывали Жуэля, которому показалось, что он попал в сновидение, пока пробирался сквозь загадочный покров, на волю. Сердце наполнялось тихим трепетом, а потерянная душа хотела раствориться в мгновение волшебства. Он и не подозревал, что его сознание попало под воздействие особого проклятия и совсем скоро его ожидает сюрприз.


Пробираясь сквозь перламутровые облака, в могильной тишине стихотворец услышал тихий смех. Такой невинный и чистый... И до боли знакомый. Мурашки тут же пробежали по спине, вызывая волны нежного трепета на бархатной раненой коже. Почему смех такой родной что ли? Будто бы он где-то уже его слышал, но это было так давно... Сколько лет прошло? 10? Может 15?

Туман рассеивался, а Жуэль мог разглядеть черную воронью макушку неподалеку. Маленький мальчик с фарфоровой кожей вальяжно махал черным пушистым пером, пряча свое невинное личико за волосами цвета ночного неба. Да-да, точно такая же прическа, только чуть короче! И такая же лохматая челка, что закрывает печальный глазик, под которым виднелись сероватые синяки.

Словно магнитом, Готье притянулся к своей детской версии, подойдя к мальчику. Он наклонился, чтобы разглядеть себя в лавандовых глазах ребенка, а когда маленький поэт робко повернулся к Жуэлю, то их души встретились, а в сердцах обоих будто закружился вихрь, который разносил лепестки цветов, что олицетворяли и печаль, и надежду. Тихий шепот воспоминаний пронесся между ними через незримую нить.

- П-приветствую тебя, маленький чернильный ворон, - осторожно начал Жуэль, стараясь скрывать удивление за взлохмаченным черным водопадом. В то же время, смущенное личико спрятал и ребенок, что сидел рядом. Его так хотелось обнять, прижать к сердцу, но... Было страшно напугать себя, ведь Жуэль никогда не воспринимал теплые объятия. Он в любом возрасте был готов провалиться под землю, если его тощую тушку сжимали в тиски.

- Здравствуйте... О-ой... Я не уверен, дозволено ли мне говорить с с-собой взрослым на "ты"? - мини-версия стихотворца с неприкрытым удивлением и восхищением глазела на Бараша. - Я буду таким... Когда вырасту? Похожим на хладный труп с бледно-могильным лицом и с-струнами меланхолии, что вечно играют в душе, переплетаясь с "надеждой"? Я.. С-столько бы хотел у тебя узнать.. - но про заикания можно было и не спрашивать. И про уверенность в себе, пожалуй, тоже.

- Милое дитя. Я... Очень рад, что мы встретились... - спокойно начал рассуждать Жуэль, боясь как-то навредить еще не истерзанной душе малыша. Он не светится от счастья, а также плавает в дымных грустных тучках, выискивая вдохновение в безутешной печали. Но в его душе был луч света, который должен был либо осветить ему путь, либо потухнуть навсегда. А раз он улыбался, значит еще верил в то, что его сердечко обретет веру, а его оценят по достоинству. Было сложно сдержать слезы, потому что поэт даже не знал, что ему говорить. Как утешить и вселить надежду, которая исчезла? Как зажечь ту самую свечку, когда спичек больше нет? Как не разочаровать себя маленького, который смотрит с восхищением на себя взрослого?

- Жуэль... Ты только недавно начал п-писать стихи, боишься, что не получится? Не стоит... Вдохновение посетит тебя, когда ты... - как сказать ребенку о том, что его душа будет погружена лишь в меланхолию и он больше никогда не будет улыбаться, после "похорон котенка"? - Почувствуешь искру пламени в своем творчестве, узрев истинную красоту п-печали и грусти. Твоя светлая душа распустится, как прекрасный цветок. И он будет не как белоснежный нежный ландыш и не напомнит тебе чистую в-весеннюю лилию, - поэт глянул на стихи в блокноте. Ах, он еще не начал записывать лирические строки в фиолетовую книжку! Тот самый первый маленький блокнотик, да-да, Готье помнил о нем.

- Черная роза? Как тебе? - Жуэль попытался вчитаться в строки ребенка, что неловко крутил в руке перо. - Хотя знаешь, быть может, цветок будет прекраснее, если иссохнет, оставив после себя лишь стебель с шипами, - он знал, что его очень смущает, когда люди пялятся на его уставшие глаза, поэтому отвел взгляд в сторону.

- Ах, как прекрасно было бы полежать на полу посреди л-лепестков черных роз и колючек... Но если ты говоришь, что меня будут в-вдохновлять шипы, то я буду еще сильнее выделяться. Это п-плохо? Ты же помнишь, как хотел с кем-то подружиться, но... Найти родственную душу среди них - так сложно, - дуэтом с малышом опечаленно вздохнули. Он был прав. В детстве было практически невозможно отыскать друзей, хоть он еще не осознал, что люди - монстры, было так страшно отпускать маленького Жуэля в свободное плаванье, зная, что его ждет. Но он переживет все страдания! Обязательно справится с болью на сердце.

- Я смог... Смог же? И он с-сможет, - Жуэль аккуратно, словно касаясь фарфоровой вазы, поправил прядь волос, что застилала обзор маленькому графу меланхолии.

- Ах, прекрасно будет видеть красоту и в трауре, пока в твоей душе будет играть чарующая скрипичная мелодия, Жуэль. Ты будешь писать очень много стихов, это правда. Черпать вдохновение ото всюду, но то, что тебя будет вдохновлять нежная тоска и... Колючки? Лишь придаст шарм т-твоей творческой натуре, - он кивнул в знак согласия со своими же словами.

- О-ой! Нет-нет, "родственную душу" ты точно встретишь, просто наберись немного т-терпения. А ребята из твоего о-окружения... Хоть они и не проникнутся твоим искусством, но ты не будешь жалеть. Ведь лучше слушать скрипичную симфонию от м-мамы и папы, да? Чем п-подстраиваться под других и делать, что они хотят и вести себя также, как они, - Готье рассматривал бледный фарфор. Ни одной царапины, ни единого шрама. И даже на сердце пока безмятежный покой. Ох, как давно это было...

- Правда? Ты не в-врешь? Меня точно заметят и захотят со мной д-дружить? И у меня будет прям лучший-лучший друг, который р-разделит мое творчество? Вдруг его напугает, что я люблю сидеть на подоконнике, смотреть на дождь и писать пальцем на окне с-стихотворные строки? - уголки губ ребенка опустились и застыли в печальной дуге. - Т-точно... Каждая нота мелодии родителей п-переносит меня в мир грез и успокаивает. Получается, моей любимой колыбельной будет именно скрипичная с-симфония? Я к-кстати сочинил стихотворение, которое помогает мне заснуть, помнишь? - крошечный дединсайдик перебирал листики в блокноте, в поисках того самого стиха.

- Честно, ты встретишь очень приятных людей, к-которые... - исчезнут, а потом твоя душа упадет в бездонную мглу безысходности. Ох... Жуэль обязательно все исправит и не разочарует себя маленького. Никогда! - Оценят тебя и вы будете связаны нитями "дружбы", общими проблемами и радостью... Да, радостью т-тоже... - он все еще не улыбался, с интересом рассматривая исписанный блокнот вороненка.

- Нет ничего п-прекраснее этой мелодии. И скрипки. Честно, я пытался найти ту симфонию, что воодушевит меня, но помимо звучания скрипки, никто не смогло запасть в д-душу. Конечно, помню, до сих пор перед сном перечитываю, - малыш распахнул блокнот на нужной странице и ткнул пером в стихи. Да-да, он не врал, когда говорил Аларику, что сочинил их, когда ему было 5 лет.

- Колыбельную м-меланхолии я спою
Баю-баюшки-баю, не ложись ты на краю... - едва слышным шепотом прочитал поэт. Он смущался, но он же читал самому себе, значит его никто не осудит, ведь так?

- За тобою наблюдает бледная луна
В Царстве Морфея д-душа мраку отдана
Плыви по тьме за с-симфонией ужаса,
Все страхи с тобой в т-танце закружатся...

- Ночные часы пройдут безмятежно
Могильная тьма п-поглотит неизбежно.
Поддайся т-тоскливой сказке во сне,
Захватишь ты хаос на белоснежном крыле... - подхватив, Жуэль прочитал стихи вместе со своей мини-копией. Так трогательно! Спустя столько лет, но он все еще помнит о них.

- О-ой, ты помнишь! И не выбрасываешь с-старые стихи? Даже неудачные? - малыш поправил давящий воротничок холодной ручкой. - А можно еще вопрос.. По поводу кошмаров? Они пройдут и я больше не буду чувствовать, будто голодный удав сдавливает мою ш-шею? Я.. Я же уже не боюсь, вот сначала - было безумно с-страшно. Казалось, что я не проснусь и так и умру, пока золотистый свет будет медленно гаснуть в моей душе... Но мама говорит, что это "сонный паралич", а значит я не умру во с-сне. Так умирать б-было бы не слишком драматично, - ребенок отложил блокнот и с интересом начал рассматривать лицо поэта. Конечно, из-под челки, и опуская уставшие глаза вниз от страха.

- Поэзия прекрасна в любом виде, Жуэль. Ты же сам не хочешь выкидывать и рвать свои с-стихи. Я тоже не хочу и никогда не захочу, сколько бы лет мне не б-было, - стихотворец достал свое перо, демонстрируя его мини-версии. - У тебя будет целая коллекция п-перьев! И ты будешь ими взмахивать, как волшебной палочкой, и творить, - и тут последовал один из самых страшных вопросов. Не говорить же малышу о том, что эта сущность способна на безумие и практически довела Тео до плачевного исхода и... Напомнила Жуэлю о том, что мир должен погрузиться в страдания, которые испытывает он сам. Эту невинную тучку нельзя было запугать такими мрачными историями.

- Ты.. Ты с-справишься с этим... И "сонный паралич" пройдет, не переживай. Сейчас я сплю сладко, погружаясь в Царство Морфея и витаю в х-хмурых облаках, наслаждаясь красотами из сновидений. "Оно" отступит и не... Не тронет тебя. Не будет играть на тонких струнах твоей души. Ты знаешь, что? Главное читай колыбельную на н-ночь. И наслаждайся нежной меланхолией, что витает в воздухе в бренном мире. Мама не врет, это всего лишь "п-паралич"... - лгать Жуэль не хотел самому себе, но он и не соврал, ведь они правда изгнали ту сущность из сознания. Только детали нужно было опустить.

- Х-хорошо! Я верил и знал, что когда вырасту, то и-избавлюсь от мрачной тени, что приходит ко мне во снах, - а малышу не давал покоя еще один вопрос, когда он рассматривал свое же лицо лавандовыми очами.

- Жуэль... Твоя.. Наша фарфоровая кожа напоминает шелковистые лепестки б-белых цветов, что распустились перед солнечными лучами. Хоть она и выглядит немного могильно-бледно, как п-первый снег, но ты с кем-то поссорился и тебя... Ударили плохие люди? - выставив пальчик, указал на шрамы. - Я не знаю... Это странно, быть может. Но они выглядят утонченно и красиво, хотя тебе, наверное, б-было больно их получать. П-прости! Я не х-хотел тебя обидеть, - ребенок спрятался, как миниатюрная статуэтка, в собственные волосы.

- Ах... Н-ну... А вот когда вырастишь, тогда и поймешь, почему эти грациозные шрамы тебя в-вдохновляют. Пусть это останется секретом, - ему еще слишком рано было знать, что в будущем ему бы предстояло заглушать душевную боль и испытывать эстетическое наслаждение от порезов и вайба смерти.

В детском меню пока лишь мечтательная грусть, нежная меланхолия и сладкая печаль.

- Хм, л-ладно, но тебе идет, придают шарм черно-белому о-образу, - маленький поэт протянул руку Готье. - Мне нравится, к-каким я стал. Великим поэтом, с друзьями, которые меня ценят... А еще я черпаю вдохновение не от ясного дня и палящего с-солнца, а от серых туч и п-проливного дождя. А моя прическа... Она мне всегда так нравилась, но я смущался, что длинные волосы будут осуждать. Но раз "я" взрослый так хожу, значит не зря выбрал себе такой с-стиль. Но Жуэль, почему ты... Не улыбаешься? - похлопал наивными глазками, рассматривая вечно унылое лицо дединсайда.

- Твоя черно-белая полоса жизни только начинается. Я обещаю, что ты в-встретишь верных друзей и напишешь столько стихотворений не только для себя, но и для других. А все б-будут восхищаться твоим драматичным творчеством и созерцать искусство меланхолии, - по-семейному взял за руку малыша. Его руки были теплее, чем ледяные ладони Жуэля. Но это только пока что...

- Я не очень люблю улыбаться, в-вороненок... Вот ты пока наслаждайся не только грустью, что шлейфом плывет за тобой, но и с-светом. А мне сейчас по душе только печаль. И улыбаюсь я лишь изредка.. Почти н-никогда. Но э-э-э... Ты не бойся так. В хрустальных слезах я выражаю свои эмоции, как и ты. Ты же часто плачешь, когда тебе грустно? Или ты чем-то т-тронут? Поплавать в озере слез - лучшее времяпровождение. А улыбаться... Улыбнись ты этому миру за нас двоих, х-хорошо, Жуэль? - присел так, чтобы вспомнить свою же улыбку. Господи, он же правда когда-то улыбался. Очень редко, но...

- Если мои друзья не захотят пристыдить меня за кристальное озеро из слезинок, то я г-готов плакать постоянно.. - он поднялся со своего места и потянул маленькой ручкой за собой Жуэля. - Не хочешь улыбаться? Зато д-душа улыбнется, если ты в-вспомнишь... - туман рассеивался, а очертание той самый первой детской комнаты с плюшевыми готическими игрушками, маленьким самодельным "театром" и разбросанными грустными стихами, появилось перед глазами. - Л-любимое уютное место, да? А в таком театре всегда бы хотелось с-спеть. Хотя бы разок! Устроить там драматичное п-представление, - слезы взрослого поэта начали стекать по щекам. Он дома... Дома! Если бы машина времени существовала, то Жуэль воспользовался бы ею, не задумываясь. Печаль, грусть, но так тепло на душе.

- Я... Н-не.. М-могу.. Мне правда не хватало здесь очутиться, оказывается. И этого мгновения д-достаточно, чтобы я вспомнил, что в моей жизни были и белые полосы, - сцена, о которой он мечтал. Быть может, не все потеряно и он выступил на ней? Когда-нибудь. - С-спасибо тебе, вороненок! Моя измученная душа, что томится в мрачной бездне, сейчас улыбается. Я так рад, что встретил т-тебя! Ты.. Главное помни, что ты обязательно станешь поэтом и.. И устроишь драматичное представление, а все будут созерцать и аплодировать! А меланхолия будет вечным проводником, что так подходит нашей н-натуре.. Все будет хорошо... Все обязательно будет х-хорошо.. - Жуэль обнял свою мини-копию, чувствую всю беззаботность детства, даже солнечные лучи света, что пробирались сквозь его опечаленную душу, поэт смог прочувствовать в последний миг, перед прощанием. После объятий, крошечному вороненку пора было уходить. Он помахал рукой Жуэлю, и растворился в тумане.

Встреча окончена или же...? Да нет, вдалеке виднелась черная, как беззвездная ночь, фигура. С очень длинными прядями. Но ни смеха, ни слез слышно не было. Лишь ощущение вечного траура у того силуэта давало о себе знать. С кем на этот раз придется встретиться опечаленному поэту?


- Ты искал смысл жизни? Зачем просыпаться по утрам? Зачем в-выходить на улицу? А смысл нашей жизни лишь в том, чтобы прервать ее. Я осознал это с-слишком п-поздно, но даже страх навредить себе самому, я сумел перебороть, - осталось увидеть последнюю картину. Ту, которую Жуэль не был готов лицезреть.

- Я же просто взял билет, чтобы найти себе друзей и любовь... Чтобы безответно страдать по кому-то и верить, что "муза" ответит мне взаимностью. Писать стихи про грусть и п-печаль, но... Но, - поэт жалобно заскулил, отказываясь верить в такой исход. - Я хотя бы умру также драматично, как и мечтал? На с-сцене со зрителями под бурные овации?

- Ты сомневался, нужно ли брать тот билет. Нужно было п-прислушаться к чуйке и п-порвать его, чтобы не начать свой путь по извилистому лабиринту безысходности, - стало еще холоднее, будто леденящий мороз прошелся по коже двоих. - Ах, Жуэль, я так мечтал умереть трагично, в л-лепестках роз и иглах по всему телу, а позже - быть похороненным в серебряном гробу. Но увы, я даже умер в обшарпанной съемной квартире. В старенькой ванне. Просто вскрыв в-вены, - картина той самой кровавой ванны визуализировалась в тумане. Там не было самого поэта, но кровавые капли, что стекали по водной глади, словно алые розы, что распустились во время окончания жизни стихотворца.

- Стыдно перед родителями, которые е-единственные не отвернулись от тебя. Но мне было страшно, что мое "существование" может им навредить, поэтому так вышло, - видя, как панический страх накрывает Готье с головой, он сдул дымный туман, чтобы "кровавая ванна" улетучилась в небытие. - Никакой драмы... Я не смог исполнить твое желание, как ты хотел. Но все же п-приятно умирать под любимую с-скрипичную м-мелодию в полном одиночестве, - та самая мелодия, которую поэт любил в детстве, отдавалась в ушах. Чарующие звуки, под которые он хотел сходить на бал, погулять под луной со своей половинкой, написать величающую драматичную поэму. Но в итоге он расстался с жизнью, оборвав все струны своей тонкой души. Навсегда.

- Я все исправлю... - неуверенно прошептал француз, зажмурив глаза. - Это не такое б-будущее, о котором я мечтал... Не-е-е-е-ет, - протяжно шепчет, обхватывая себя руками за плечи.

Как такое можно исправить? И можно ли? Судьба предопределена или же есть выход? Например, можно совершить суицид еще раньше, чтобы не погрузиться в отчаяние, из-за которого будет лишь хуже, а мир нежной меланхолии превратиться в беспорядочный хаос, сотканный из страданий.

- Хочешь попробовать переиграть "смерть"? - встал напротив Жуэля, но не смотрел тому в глаза. Он слишком разочаровался в себе же. Либо в мире, который его не принял, как он считал. - Все, что у меня осталось - это стихи. Ты не стал в-величайшим поэтом, но так долго я п-продержался еще и благодаря творчеству, которым хотел поделиться со всеми миром. Но даже предсмертные стихи, написанные кровью из вены, никто так и не прочитал.


- Странно, но помнишь тот лепесток от Винни? Он все также с-сверкал, когда я умирал, хотя сам лотос давно увял. Но единственный л-листик уцелел. Сохрани его, на всякий случай, - силуэт траурного поэта начал постепенно рассеиваться.

- С-стихи... Даже стихи и творчество о красивой смерти будут похоронены вместе со м-мной, - он верил, что может обрести "надежду", но после этой встречи в душе было лишь опустошение и тьма, пока "взрослый" не напомнил о лепестке.

- Я сохраню, я всегда ношу его с с-собой. Не знаю, как он сможет мне помочь, но я сделаю все, слышишь, все, чтобы я и ты... Не закончили жизнь т-так. Я все исправлю, - верил ли он в свои слова? Вряд ли. Но смириться с таким будущим, он просто не мог. Не хотел.

- Хотя бы постарайся убить себя более д-драматично... - взрослый Жуэль скрылся в непроглядном тумане, оставив настоящего наедине с собой.

Чёрт. Если честно, я уже перестала понимать границы между реальностью происходящего и всей этой мистификацией. Прежде всё моё окружение казалось скорее каким-то более приземлённым, особенно если брать во внимание скептически настроенного ВООБЩЕ ко всему Уолтера и мою дорогую Америку… Фу. Почему я вообще продолжаю думать о ней в подобном ключе? Эта дрянь и ногтя моего не стоит! И её сейчас нет рядом со мной, тогда как есть они! Стоп…
 
Туман клубился у ног, то сгущаясь, то наоборот расстилаясь ровным пластом. Это место дышало смертью, шептало на ушко неизмеримое множество плохих вещей и настойчиво тянуло куда-то глубоко внутрь. Раствориться и забыться… Ничто не вечно. Никто не вечен. Я осталась совсем одна. Фигуры Тео и Мэлани больше не казались различимыми, словно их самих съел этот дурацкий туман, не оставив ни малейшей косточки. Если он утолил свой голод ими, то может быть выпустит меня на волю? Надежда умирает последней, а я, хоть и не планирую менять своё имя, пожалуй, возьму с неё пример. Ноги сами несут меня к ближайшей стене в поисках хотя бы какой-то минимальной опоры. Нет, всё слишком туманно… Я теперь уже не только перестаю понимать границы реального с нереальным, но и не могу осознать помещение, в котором сейчас нахожусь. Голова идёт кругом, взгляд туманится… Может, просто стоит прилечь?
 
-Мама говорила не лежать на холодном, а то попу застудишь! – Чей-то голос пробивается ко мне сквозь необъятные коридоры этого склепа. Если здесь вновь что-то распылили, погрузив сначала в сон, а потом и того хуже… Наверное, я всё-таки попробую засудить организаторов. Если выберусь отсюда живой, конечно же. Я медленно потираю глаза, после наконец открывая их. Передо мной девочка. Она стоит, перекатываясь с пятки на носок, не сводит с меня взгляда и крепко держит в руках белоснежного плюшевого мишку… Стоп. Мистер Обнимашкинс?
 
-Откуда у тебя этот медведь? – я понимаю, что мой голос звучит слишком холодно. Но ребёнка это словно и вовсе не пугает. Я наконец принимаю сидячее положение и могу рассмотреть её подробнее. Милое розовое платье, расшитое блёстками и пайетками в виде сердечек, два пушистых светлых хвостика, пушистые резиночки в волосах, а также огромные карие глаза. Такие, в которых будто бы можно разглядеть всю эту вселенную. Нет. Ну, это уже совсем бред какой-то.
 
-Тётушка привезла! Пэппер совсем недавно ему лапку оторвала, пришлось зашивать. Как хорошо, что я умею обращаться с ниткой и иголкой! – девочка протянула мне свою игрушку, но следила за тем, чтобы я не тянула к ней руки. Словно это было какое-то самое сокровенное сокровище… Нет, не словно. Это и было самым настоящим сокровищем. Я любила этого медвежонка сильнее всех своих игрушек когда-то. Но только не рассказывайте об этом им, пожалуйста. Именно поэтому для меня было такой трагедией банальная шалость нашей кошки. Пэппер оправдывала своё имя, была взрывной и взбалмошной. Но не об этом речь. Это что… Я?
 
-«*#@%»… - невнятным эхом срывается с моих губ. Я помню это имя. К сожалению. Настолько хорошо, что хотелось бы когда-нибудь забыть. Моё некогда отражение замирает, пряча за спину игрушку.
 
-Откуда ты знаешь? Я тебя в первый раз вижу, - она упёрла туфельку носком в пол, параллельно чуть разгоняя окруживший нас туман. Он словно дал нам возможность наконец поговорить по душам. Очередная иллюзия, ха? Может быть уже хватит потрясений на сегодня? Мне нужна пауза. Я набираю воздух в лёгкие и…
 
-Кажется… Я… Я это ты, - наконец озвучиваю это. Малышка опешила, но недоумение практически мгновенно сменилось искренним восторгом.
 
-Тогда ты должна всё-всё мне рассказать! – свободной рукой она схватила меня за руку, абсолютно не опасаясь того, что поцарапается о мои ногти, и потащила в самую глубь этого склепа, заставляя туман и дальше расходиться прямо перед ней. Я не могла отвести взгляда. Моя маленькая версия вела меня по этим мрачным коридорам, словно будучи лучиком света в этом дурацком прогнившем насквозь мире. Она ещё не имеет ни малейшего понятия о том, что он её сожрёт…
 
-Нас уже нашёл прекрасный принц? Мы теперь живём в его замке вместе со всеми-всеми нашими друзьями? С мамой и папой тоже всё хорошо? А Пэппер? Она всё такая же глупышка, как и была всегда? – очевидно, у маленькой меня было очень много вопросов, а я даже пару слов в предложение связать не могла. Мой взгляд продолжал сверлить её светлый затылок, даже создавалось такое ощущение, что вслед за ней шёл целый шлейф из блёсточек. Мы завернули за угол и остановились. На сказочной лесной поляне был расстелен плед. Розовый, с узором из сердечек. На тарелке стояли кексики, а самыми главными гостями этих посиделок были плюшевые игрушки. Мистер Обнимашкинс был особенным, но далеко не единственным. Девочка уселась прямо на мягкое кресло и пристально уставилась на меня, как бы ожидая, что я последую её примеру.
 
-Тебе не стоит так просто доверять незнакомцам.
 
-Какая ты мне незнакомка? Ты это же я!
 
-Не думаю, что ты сможешь узнать во мне себя, если копнёшь поглубже.
 
-Но ты выглядишь такой красивой и уверенной! Я всегда мечтала стать такой в самом-самом детстве! – блондиночка принялась разливать по пластиковым чашкам воображаемый чай, расставляя их самым важным гостям. То есть себе, мне и плюшевому медведю. Мои ногти цокнули по пластику. Чашечка из игрушечного набора тоже навевала тёплые воспоминания из детства. Но я совру, если скажу, что мне сейчас здесь было комфортно. Губы дрожат. Ты только что смотрела в глаза призраку, но не можешь справиться с самой собой? Как глупо.
 
-А ты выглядишь счастливой… - я наконец поднимаю взгляд на неё. Та лишь улыбается мне в ответ. Ещё бы. Она и правда была счастливой. У неё была семья, у неё были друзья, готовые поддержать даже в самую-самую тяжёлую минуту. Что же было у меня? Горечь и одиночество.
 
-Это правда. Я счастлива!
 
-Цени это. Жизнь… Имеет отвратительное свойство переворачивать всё с ног на голову.
 
-Это с нами и произошло, да? – она протягивает мне медвежонка. Я не могу поверить. Он был выброшен родителями когда-то ещё очень давно. Из-за старости и затасканности. Они мудро решили, что я уже взрослая для игрушек. Но я нуждалась в нём. Я беру игрушку и крепко-крепко её обнимаю, вдыхая аромат дешёвой детской косметики «Принцесса». Моя маленькая копия захихикала.
 
-Ты не обязана мне всё рассказывать. Я очень люблю сюрпризы! Мои друзья всегда готовят что-то интересненькое на мой день рождения, потому что они меня любят и ценят, конечно же!
 
-Ты такая наивная.
 
-Ты была такой раньше, не зазнавайся! – я чувствую чужое прикосновение. Она встала со своего места лишь ради того, чтобы ткнуть меня пальцев в нос, - Мистера Обнимашкинса обнимает и ещё пытается ворчать! Бу-бу-бу!
 
-Я всего лишь пытаюсь тебя предостеречь. А ты не хочешь меня слушать, - Это уже начинало раздражать.
 
-Зачем мне слушать, когда ты всё равно не хочешь ничего рассказывать? Ты противоречишь сама себе, большая я! – Да, она определённо была моей копией.
 
-Знаешь… Так тошно смотреть на то, как гаснет костёр. Ты пытаешься сделать так, чтобы он продолжал гореть, несмотря ни на что. Даже если идёт дождь. Даже если другие люди растащили себе все веточки из него. Ты всё равно терпеливо сидишь и веришь в то, что этот уже оставшийся уголёк однажды сможет также воспылать, как и прежде. Но он всё никак не может. – Я вновь зарываюсь носом в пушистую шерсть игрушки. Девочка смотрит на меня, глупо хлопая глазами.
 
-Мне нельзя играть с огнём. Но я бы просто сделала новый костёр, а не пыталась зацепиться за старое. Разве это не так работает? – она прижала указательный палец к щеке, всерьёз задумываясь. Я усмехаюсь.
 
-Начинать с чистого листа проще, чем восстанавливать то, что когда-то сломалось окончательно. Но даже сейчас я слышу эти отголоски прошлого. Когда-то счастливого прошлого. И сейчас для меня этот отголосок прошлого – ты…
 
-Я не понимаю…
 
-Прости меня, милая. Я бы очень хотела исправить наше прошлое, - я иду на рискованный шаг, забирая в объятия уже саму девочку, а не нашу некогда любимую игрушку. Я любила обниматься. Так что она определённо не будет против. Я чувствую, как меня обхватывают её маленькие ручки, чувствую это тепло. Она и правда была огоньком, светящим мне в самом конце туннеля.
 
-Но я не могу. Зато можешь ты. Жизнь жестока. Она не упустит шанса поиздеваться над тобой. Или создать иллюзию того, что всё в полном порядке, а потом разрушит её. Будь готова, крошка. И тогда тебе станет легче принять действительность. Счастье – вещь достаточно субъективная. Оно словно неуловимая бабочка – помашет своими прозрачными крылышками, а потом улетит. Как будто её здесь никогда и не было. Если бы у меня была возможность поймать её в банку… Наверное, я бы сейчас хотела сделать это.
 
-Бабочки чахнут в банке… Мне мама говорила.
 
-Но на воле ещё больше опасностей.
 
-Зато она свободна… - Слова больно ударили в голове. Я резко зажмурилась. Она и правда говорит о том, что я не свободная? Я вольна делать всё, что сама захочу! Вольна быть там, где захочу! Вольна общаться с теми, с кем только захочу! Но… Я и правда выгляжу настолько несчастливой?
 
-Конечно выглядишь, - это был уже далеко не детский голосок. Я почувствовала, насколько же прохладно стало, а после поняла, что меня касаются чужие сухи и скрюченные конечности. Словно какой-то оживший труп. Я открываю глаза и резко отстраняюсь. Игрушки исчезли, да и полянка сейчас скорее напоминала какую-то территорию на кладбище, чем милое и сказочное местечко, которым была раньше.
 
-Фу, Боже, я уж думала, что навечно зависну с тобой, - Новый голос не был иллюзией. Рядом со мной была уже не маленькая я, а какая-то старушка. Выглядела она властно. Изящное коктейльное платье в пол, необъятные меха, стильная стрижка на седой голове, идеально-острые алые ногти... Лицо же, правда, не выдавало абсолютно никаких эмоций. Так, словно оно было каменной маской, а не человеческим лицом. Женщина демостративно поднялась, отряхиваясь.
 
-Не хватало ещё бедность подхватить.
 
-Ты кто..?
 
-Ну, ты совсем глупая или только таковой притворяешься? Мужчины уже давно больше не предпочитают тупых блондинок. Мы были на пике, когда в моде были красные волосы. Лицо попроще, иначе будут морщинки. Разоришься на косметологах. – Меня осенило. Неужели перед собой я сейчас вижу своё собственное отражение вновь. Однако если прежняя картинка для меня была гораздо более узнаваемой. То сейчас передо мной стоял совершенно незнакомый человек. Местная призма времени сработала в обе стороны?
 
-Скарлетт?
 
-Да, так меня звали когда-то. Каждый зовёт меня так, как хочет, но не каждому это позволено на самом деле, - леди открыла зеркальце и оценила своё отражение. Удостоверившись, что макияж не испортился, она вновь выразительно взглянула на меня. 

-Я не думала, что когда-то доживу до такого возраста. А сколько именно..?
 
-Дамы никогда не отвечают на вопрос о возрасте, - кратко отрезала та, раздражённо захлопнув зеркальце с изображением разбитого сердечка, - Оно и не удивительно. Тебя никто не учил манерам.
 
-Разве не нас?
 
-Нет, не нас. Тебя, дурында. И ту маленькую козявку, которой ты была лет пятнадцать назад. Бегает тут что-то со своими игрушками, радостная такая. Аж тошно смотреть! Эмоции – это бесполезный механизм манипуляции. Но при их помощи так просто жонглировать мужчинами. Они выполняют все твои хотелки, а потом уходят. Ты остаёшься совершенно одна. Но тебе уже больше никогда не больно. – Она выразительно взглянула куда-то в сторону огороженной заборчиком могилы. Я вроде поняла намёк, также обращая на неё внимание.
 
-Шайенн..? – Именно это и гласила гравировка могильного камня.
 
-Единственный, кому ты казалась не безразличной. Когда-то. Но и его ты свела в могилу своим отвратительным поведением и чрезмерными эмоциями.
 
-Это бред какой-то. А как же А…
 
-МЫ НЕ ГОВОРИМ О НЕЙ! – красные глаза моей версии повзрослее злобно сверкнули на меня, призывая к полнейшей тишине, - Она выбрала не тебя, очевидно. С чего бы вдруг ей выбирать человека, который только и делает, что портит всё, к чему прикасается?
 
-Но я ведь хочу как лучше!
 
-Мало ли, что ты там хочешь. Могла бы уже уяснить за свои двадцать пять, что никогда не получается так, как именно ты запланировала. Злись, бей посуду, кричи сколько угодно. Но эта истина неизменна.
 
-Мне не нравится этот разговор, - я поднимаюсь с места, но она преграждает мне путь, не упуская возможности воспользоваться своим испепеляющим взглядом. Да, это у нас определённо общее.
 
-А мне не нравишься ты и не нравится твоё поведение. Но почему-то всё равно разгребать сыплющиеся проблемы приходится будущему, пока настоящее живёт себе счастливую жизнь, то и дело вспоминая, как хорошо было когда-то давно в прошлом и что так уже больше никогда не будет. Хочешь закончить как я? У меня есть всё, о чём я только попрошу. Но даже ты сейчас не сможешь увидеть, что именно скрывается за идеальной картинкой! Сколько раз я вытаскивала себя из петли, сколько порезов видели эти руки, сколько раз меня откачивали в больнице после употребления чрезмерно большого количества лекарств!! Всем станет гораздо лучше, если ты наконец-то покинешь этот мир.
 
-А мне с этого какая выгода?
 
-Твои страдания прекратятся.
 
-Чушь. Но я и не хочу заканчивать так, как ты.
 
-Будущее неизбежно. А прошлое неизменно. Делай выводы, Скарлетт. Ты всегда можешь прервать эту череду несчастных событий.
 
Моё терпение начинает заканчиваться. Я сжимаю ладони в кулаки и ощущаю себя каким-то дурным подростком, которого отчитывает строгая серьёзная тётя. И такое моё будущее? Ну уж нет! Я ни за что не позволю подобному случиться!
 
-Я вижу перед собой настолько несчастного человека, что даже моё сердце начинает СОЧУВСТВОВАТЬ тому, насколько же ничтожна и бессмысленная твоя грёбанная жизнь!
 
-Милочка! Не забывайся, что говоришь чуть ли не со своим зеркалом! – Она усмехается. Мне противно.
 
-Я была зеркалом. Милым и аккуратным, инкрустированным камушками в виде сердечек. В нём всё отчётливо отражалось, формируя восприятие этого мира. Сейчас я всё ещё это зеркало. Треснувшее, с отвалившимся декором, но всё равно держащееся из последних сил. Ты же – лишь оставшаяся рама. Пустая и безликая. В тебе не осталось ничего. Ничего, кроме отвратительного характера.
 
-И чертовски огромного состояния!
 
-И РАДИ ЧЕГО ЭТО ВСЁ?! – Я уже сорвалась на крик. Старушка замерла, не сводя с меня пристального взгляда.
 
-Я… - она резко замирает, опустив голову, - Не знаю… Я никогда не могла ответить на этот вопрос, сколько бы ни пыталась.
 
-Будущее в моих руках. И именно я буду распоряжаться тем, каким оно будет для меня. А если уж мне и потребуется чей-то совет. То уж точно я прислушаюсь к счастливому ребёнку с тёплой и открытой душой, чем к несчастной дряхлой старухе, которая и вовсе перестала из себя представлять хоть что-то десятки лет назад!
 
Моя взрослая версия элегантно складывает руки в замочек и высокомерно поднимает голову. Однако… Я вижу, что её сухие губы дрогнули в каком-то подобии улыбки. Не она ли только что рассказывала о том, насколько переоценены эмоции?
 
-Исправь это… Скарлетт… - фигура прямо передо мной рассыпается в кроваво-красный пепел. Так, словно её здесь никогда и не было. Встреча выпускников этой школы жизни прошла отвратительно. Но… Мне определённо есть, над чем подумать. Если я и могу хоть что-то сделать с тем, куда неумолимо катится моя жизнь, то делать это нужно именно сейчас. Не сетовать о том, как всё было хорошо в прошлом, не тянуть до самого далёкого будущего, откладывая раз за разом всё на потом, на когда-нибудь. Нет. Хватит с меня этой чертовщины.
 
-ТЕО! МЭЛАНИ! – я хватаю вывалившийся из рук фонарик и вскакиваю с места. Нужно отыскать моих товарищей и вместе взяться за поиск подсказок. Кажется, даже туман рассеялся… Неужели этой ночью взойдёт солнце?

для атмосферы:

Выбранный Тоддом проход с виду ничем не отличался от остальных. Потрясающе дотошная кладка каменных кирпичей, пьедесталы с заплесневелыми остатками свечей… Оставшись один, профессор чуть ли не пританцовывает в этих катакомбах, на манер считалок читая эпитафии упокоенных здесь. Как здорово остаться хоть ненадолго без компании этого Нувеля!

Дорога к звездам у каждого своя.
Где память есть, там слов не надо.
Господь — упование моё.
Покойся, милый прах, до радостного утра!

В своем незамысловатом развлечении Тодд не замечает, как проходит одну развилку, затем другую, а там и третью, утыкаясь носом в тупик. Удивленно моргнув, он осматривается: пустые места для тел, совершенно девственные усыпальницы, чистые места для подношений… 

Черт. Он заплутал?



Профессор поднимает нос к потолку. Только мелкая протечка теперь составляет ему компанию. Как можно было вообще допустить протечку при стройке подземных сооружений? Это верное разрушение при половодной весне! – впрочем, здешние комнаты пока еще стоят. Тодд драматично фыркает, мол, "дилетанты", и уже без прежнего веселья тащится назад, вдоль по узкой лужи, ведущей его назад. Шаг, еще шаг – профессор напрягается оттого, как странно звучат его шаги. Он останавливается, но шаги продолжаются. Звонкие, задорные шлепанья в резиновых сапогах. Эхо от них вызывает резонанс в черепной коробке Тодда. Он касается виска, морщась от мозговой дрожи. "Только не опять…"

Взгляд опускается к луже. В отражении позади профессора стоит маленький силуэт, до отвращения знакомый ему. 

— Значит, организаторы не только цветами вызывают галлюцинации? 
— Да ладно, я долго держался! Можно и похвалить себя за это!
— А надо держаться до конца. К чему тогда столько времени было привыкать к действию цветов?
— Не будь так строг ко мне, я старался!
— Это я старался, а ты… пф-ф. — Тодд омрачено потирает переносицу.

Мозг опять говорит сам с собой, воображая удобные для себя образы. Что за загадочный орган, такой умный и в то же время такой глупый – Тодд даже на секунду жалеет, что не посвятил свою жизнь его изучению… только на секунду! Какая разница, как он работает, если он работает, а с остальным можно и смириться, и примириться. Тайны древней истории намного более недосягаемы и сложны, чем легкодоступный мозг. Всего-то и надо, что вскрыть череп… Боже, как же хочется сделать именно это! – шлепки продолжаются.

— Хватит скакать.

Тодд перестает двигать ногами. Оборачивается к галлюцинации, своей юной версии. Сколько ему? Лет десять? Нет-нет, десять исполняется, когда отец возвращается и приносит мороженое, а тут ему только девять. Девять лет и триста пятьдесят с чем-то дней. Необремененный ответственностью легкомысленный взгляд и неустанно качающиеся взад-вперед руки выдают канун рокового события. Такой маленький, наивный и глупый, что хочется придушить на месте. 

— Так что я делаю? 
— Ты? Надеюсь, что собираешь всю волю в кулак и стараешься мне не мешать. 
— Я буду подбадривать тебя! Я молодец, я умница и я и правда очень и очень стараюсь.
— Хорошо поныл на вечеринке.

То, что психологи называют внутренним ребёнком, Тодд считал самой раздражающей частью себя. Истеричная, жаждущая внимания, привязывающаяся, нетерпеливая и импульсивная; единственное, что получалось у нее на все сто – это плакать. Только за этим профессор выколупал ее с задворок сознания. Только за этим и чтобы набраться решительности. Без его вспыльчивости профессор не решился бы на такой серьезный шаг.

— Ох, это тогда…

Утвердительное угуканье. Не то, чтобы обычные более-менее взрослые детишки поголовно вызывали у Тодда отторжение... Только этот. И особенно сильно. Профессор продолжает идти по коридорам, пока его молодое отражение вприпрыжку следует рядом, не отставая. 

— Я так скучаю по Эштону!
— Заткнись.
— Да, он разозлил меня...
— Заткнись.
— Но теперь я жалею об этом!
— Зат-кни-сь.

По сравнению с юной копией, Тодд был безэмоционален, холоден и тверд как здешние стены. Сложно и представить, как из такого милого утенка вырос такой мрачный селезень. Мысли о том, сколько этот некрополь повидал и пригрел в себе интересных историй, несколько утихомиривают путников, призывают отвлечься их друг от друга. Все-таки оставалось у них это что-то общее… видимо, тяга к прошлому и сдержанность перед останками – не профдеформация. 

С другой же стороны, они будто стараются друг друга уравновесить, взять на себя то, что другой не может. Задумчивые размеренные шаги с активными заводными прыжками образуют хороший ритм, который... по итогу сбивается. Они пытаются уравновесить, но не могут. 

Их взгляды привлекает лежащий на пути человек. Несмотря на тлеющую палочку, что забрал мелкий, запах от него пробивается даже через стойкие восточные ароматы. 

Тодд бесстрашно и небрезгливо идёт к лежащему телу, покоившемуся на полу, чтобы удостовериться, что это действительно просто тело какого-то бедняги, что решил отдать богу душу в столь неприметном для этого бога месте. И что это вообще реальное тело. В последнюю секунду маленькая галлюцинация обгоняет его, с разбегу прыгая на колени мертвеца, и тот тяжко вздыхает. Тодд останавливается. Не тело. Не реальное тело.

— Так здорово встретится с тобой! — хохочет сорванец.
— Ну нет. Не-ет. 


И Тодд наконец идентифицирует этот запах. Прелый и тягучий, медовый и немощный. Он делает разворот на пятках и снова видит его. Теперь он стоит, сгорбившись, и зеркально профессору также держит трость. 

Испещренное морщинами лицо. Поеденные снегом редкие волосы. Характерная родинка, мерзко набухшая временем. Собирающаяся на уголках губ и в зрачках флегма. Осунувшиеся без живого румянца щеки. Обмелевшие десна. Различимый сквозь тонкую кожу цвет кадыка. Пожелтевшие пальцы, зубы. Курчавые завитки в ушах. Покойный взгляд. Воздух застревает непроходимым комом в горле, заставляя Тодда в ужасе замереть перед собой.

— Дай-ка угадаю: мысли обо мне были тоже спрятаны в той милой коробочке? — звучит мягкая сипловатая усмешка.

Тодд закрывает глаза руками, залезая ими под очки, но это не помогает. Уши все еще отчетливо слышат, как с каждым словом вязко причмокивают губы от состарившейся слюны, как пахнет потная шея нафталином и как старик облизывает ряд кривоватых зубов. Топот маленьких ног направляется к нему – старика обнимают.

— Катись, мелюзга, — хриплый смех, — Тут взрослые разговаривают. 

Тодд смотрит между пальцев. Борман смешливо щурит на него глаз. Мистер Тодд Роберт возмущенно топает ногой по луже. Они будто оказались в той самой загадке Сфинкса. 

— Послушай меня! — младший тянет старика за подол халата, заставляя того уделить на себя время. — Я позвонил маме, разве я не молодец? 
— Малыш… — трость приподнимается и с отчетливой долей брезгливости отодвигает надоедливого пацана, — Я же сказал. Этот разговор не твой. 
— Ну почему! Я чем-то тебя расстроил? 
— Нет, я спокоен. Как думаешь, от кого у этого доходяги такая выдержка? — теперь трость указывает на единственного настоящего здесь, — Не от тебя, сорванца, уж точно.

Молодой профессор медленно пятится назад спиной на стену, не сводя глаз со старика, точным ударом трости отгоняющего от себя надоедливое существо. Этот старый… пес. Он смотрит на него тем же взглядом, что и на мелюзгу – снисходительным, по-снобски спокойным. Для него прошлое и настоящее почти равноценны. Единственное – настоящее еще можно сделать доходным активом. 

 — Не подумай ничего такого, я не выбирал то, как наш мозг решит меня визуализировать. Но я прекрасно понимаю и разделяю его выбор. Яркие иллюстрации… они помогают перевариванию информации. — он оценивающе разглядывает молодого себя под возмущенные ворчания тоненького голоска сзади. Скрюченная спина не дает им дойти до ушей настоящего, чтобы ни дай бог не отвлечь его от мыслей, что он принес с собой и теперь ровно излагает: — Итак, твои эмоциональные всплески… они мешают нам всем. Они мешают тебе. В последнее время ты становишься неуправляемым как недрессированное животное. К чему была поножовщина в лесу? А Эштон? Была куча возможностей вывести его из игры по-другому. Можно было бы вообще всего этого избежать, не посчитай твоя тупая голова его своим другом. Тебе что, десять?! Ты ставишь под угрозу собственное будущее. Запомни, мозг – впереди, сердце – позади. Вырви его, растопчи и больше не расстраивай себя. 

И когда это он стал таким до ужаса нудным? Тодд безвольно опускает руки как провинившийся ребенок и прячет взгляд, внутренне сжимаясь. Холодное дыхание старости подпитывает местную плесень, заставляя ее расцветать пуще и гуще прежнего. Кто именно сейчас стыдится: он или притаившийся мелюзга? – старик недовольно щурится, подходя ближе, без касаний заставляя мужчину вжать голову в стену.  

— Ты меня вообще слушаешь? — более опытный профессор обхватывает костлявой треморной ладонью щеки своего протеже и брызжет на него слюной, — Или настолько боишься меня, что тебе легче запретить себе думать обо мне? Может тебе и в магию легче поверить, чем то, что ты станешь именно таким? Какое жалкое зрелище. — он укоризненно качает головой и кривит тонкую брюзглую губу, — И что ты собираешься делать когда этот момент подойдет? И когда именно он подойдёт? Ты уже решил? — лицо старика искажается, разглаживает морщины, возвращает в макушку блеклый русый цвет, становясь больше похоже на настоящее отражение. Моргание – он снова ветошь, — Это будет самоубийство? Или ты выберешь нужного человека и доведешь его? В таком случае, с Эштоном была неплохая репетиция. Все еще глупая, но неплохая. 

Мистик Фоллс поражал обилием возможностей погрузиться в обычно далекий и недоступный внутренний мир. Таким даже родной Эштону Лос-Анджелес не мог похвастаться. По ниточке город вытягивал из своих из своих пленников все худшее на всеобщее обозрение, а главное – на свое собственное. Сердце бешено стучало, а все тело словно было оплетено плотным коконом, мешающим даже немного двинуться. В ушах, точно аккомпанируя эху бомбардирующим вопросам старика, снова звучали бредни бабушки. Даже будучи маленьким, Тодд буквально покадрово видел, как заживо гнил её мозг, ссыхал и черствел. Насколько было страшно... переставать осознавать себя. Такого, какой ты есть на самом деле. 

И пусть логичная сторона прекрасно прослеживала здравые доводы престарелого отражения, эмоциональная билась в удушающей истерике, прикрытая послушным молчанием.

Он поднимает взгляд и видит мужчину и старика, бранящегося на него. Маленькая рука сжимается в кулак и поднимает его, словно заносит нож. Они пересекаются взглядом с боящимся настоящим.

Кажется, ему опять нужна помощь. Сердце сжимается, наполняясь первородной яростью. Решительный толчок.

Рука лезет под пиджак – ножа там нет. Вторая сжимает до скрипа кожи трость. Решительный удар. 

— Тебе пора обратно сыграть в ящик! 

Настоящее сбивает с ног будущее, остервенело ударяя рукоятью трости по голове как клюшкой. Решительный ход. 

Беспощадные удары сыплются на дряхлую макушку и плечи как град ярких искр, уродуя и без того уродливую плоть. Раз за разом одинокие коридоры содрогаются от хлюпающих звуков и треска костей, боязненно сжимаясь как и сам профессор еще пару мгновений назад. Теперь он пылает жизнью, горит бурной молодостью, обжигается собственными эмоциями, получая неописуемое удовольствие от помощи очередному долго и счастливо. На руки начинает приземляться снег – всклоченные белые волосы, поднимающиеся вверх от каждого удара как перья из подушки. 

— В одном ты прав: это мне решать, каким ты будешь. 


Коридоры наполняются напряженным молчанием, как тишина после перестрелки, еще полная неосевшего пороха. Какое счастье. Надо закурить.

Тодд достает портсигар, берет в рот сигарету и замечает, как вжимается мелкий в стену, пытаясь с ней слиться. Как будто он не прилагал к этому руку. Ох, он ещё только учится – Тодд тихо хмыкает, убирая сигарету за ухо. 

— Я… я не хотел вот так.
— Да правда что ли? 
— Да! Я… — он мнется. Теперь его очередь стыдливо пресмыкаться – ну и порочный же круг! — Хотел только тебе помочь…
— Ага… А теперь я буду помогать тебе. Учить, что бывают последствия.

Да уж, кто ещё в этом поганом городе станет забивать стариков тростью – единственный оставшийся на ногах взрослый хватает испуганного мелюзгу за шиворот и подтаскивает его к лежащему телу. Присаживаясь на одно колено, рывком заставляет его упасть на четвереньки. Тыкает носом в расплывшуюся серо-розовую кашицу с костяными осколками, еще недавно бывшую целой старческой головой, заставляет мальчишку в ужасе трепыхаться и кричать.

— Вот это называется последствия. И они есть у всего, — заботливо поясняет взрослый, обучая свое протеже. — И если ты не прекратишь так реагировать на последствия того, что я делаю, ты отправишься вслед за стариком – обратно в дальний ящик. Ты этого хочешь?
— Нет-нет! — слова булькают в вязком растекшемся органе, — Пусти, пожалуйста! Пусти!

Удовлетворенно кивая, Тодд расслабляет хватку, разрешая Тодду подняться на колени и жадно начать глотать воздух. Мальчишка обнимает себя, с трудом сдерживая слезы. Он косится дрожащими глазами на будущего себя. 

— Он ведь этого и хотел… Вся эт-та ответственность… Когда я в последний раз вообще смеялся? Ты помнишь? К-когда мой отдых будет не только физическим? В чем смысл проводить солнечные дни с теми, кто мне даже не друзья?.. — он тихо всхлипывает, давит на чувства, пытаясь избежать того, к чему сам пришел, — Почему ты не горюешь по Эштону как я? 
— Эштон остался с тобой, — Тодд вручает мелкому трость и хмурится. — А теперь бей.
— Н-не…
— Бей.

Для стариков быть мертвыми – довольно естественно. Это единственное, что успокаивает молча заплакавшего юнца, под чутким надзором замахивающегося и ударяющего и без того бездыханное тело по ногам, окропляя их. 

Насколько бессердечен этот человек? А безумен?


Отрезвляющая боль наконец возвращает Тодда в настоящее. В реальность. Он избивает собственную ногу, а щеки его горят от соленых слез. Нижние пальцы, и без того этим утром обезображенные болезнью и пинцетом, крючит от ран.

Черт. Как долго он плутает?

Профессор пытается закурить, чтобы вернуть себе ясность ума. Зажигалка чиркает раз, чиркает два, чиркает три... Тодд зависает, сигарета в его приоткрывшемся рту наклоняется, но не падает, держась на вязкой слюне. Такой же, как у мерзкого старика – он с отвращением к себе морщится и убирает сигарету за ухо, только сейчас понимая, насколько здесь мало кислорода. Надо срочно выбираться отсюда. Борман с трудом поднимается на ноги и с не меньшим – держит на плечах звенящую голову. В ней роем звенят вопросы собственных отражений.

Вот бы это место умело давать ответы...

- Слушаю?
- Да? Кто это?
- А куда вы звоните?
- Какой это номер?
- А какой номер вы набрали?
- Я не знаю.
 
Первым, что я услышал, стали знакомые мне строки. Этот диалог я слышал настолько много раз, что даже и предположить невозможно.
 
Но где я вообще?
 
Я не понял, что произошло. Кажется, только что я был в склепе в не самой приятной компании. А что же теперь? Вокруг меня по-прежнему было темно. Слух - первое мое чувство, которое ко мне вернулось.
 
Зрение вернулось чуть позже. Вокруг меня будто возникли стены, которых до этого не было. Я оказался в коридоре, который узнал почти сразу, но лишь из-за того, что с течением лет он претерпел некоторые визуальные изменения.
 
Я находился на втором этаже кассетного проката. Там, где я непосредственно жил и вырос. Я бы мог предположить, что все это оказалось просто длительным и очень насыщенным сном, и ничего из этого даже не происходило. Но что это за странное пробуждение? Посреди коридора, со странным затемнением вокруг. Ситуация была абсолютно не понятная. Возможно, если немного осмотреться, то станет понятнее?..
 
Я захожу в комнату, откуда доносился знакомый диалог. Моему взгляду предстает ребенок, которому лет 6-7. Он, завернувшись в плед, сидит перед телевизором, запуская руку в тарелку с попкорном с некоторой периодичностью.
 
Мое появление не осталось незамеченным: мальчик отвлекся от просмотра кассеты и повернул голову в мою сторону.
 
- Кто ты? – спросил он, нажимая кнопку паузы на видике.
 
- Я это…ты, - растеряно говорю я ему. Уолтеру и самому было трудно поверить, но сейчас факты говорили громче, чем сомнения.
 
- Не может такого быть, - недоверчиво помотал головой малыш. – Что тебе нужно? Ты мне мешаешь, - важно пробормотал мальчик.
 
- Я не знаю. Ты ведь Уолтер, да? – я решил удостовериться, что я не ошибся. Подобный вопрос, конечно, не убедил бы ребенка в том, что они – один и тот же человек. Меня скорее волновала лишь собственная уверенность в происходящем. Хотя, если честно, даже этот вопрос не мог бы на сто процентов прояснить происходящее. Все еще остаются варианты, в которых эта ситуация имеет логическое объяснение.
 
Однако, мальчик даже не ответил. На первом этаже звякнул дверной колокольчик. Вырвавшись из объятий теплого пледа, мальчик побежал вниз, игнорируя странного гостя. Я остался в комнате, слушая лишь топот своих детских ног и радостные возгласы о том, что родители вернулись.
 
Я простоял в одиночестве пару секунд, а потом тоже пошел вниз. Все-таки, если стоять тут, происходящее не прояснится. Подойдя к лестнице на первый этаж, я обнаружил свою демоверсию, которая, по какой-то причине, вниз спускаться не стала. Он притаился на лестнице, поглядывая вниз. Я сделал то же самое, чтобы не выдавать свое укрытие.
 
Внизу я увидел двух мужчин. В одном я узнал своего дедушку, что будто подтверждало факт того, что рядом со мной сейчас стоял я, только лет на восемнадцать помладше. Мозг не знал, как на подобное среагировать. Неужели опять наркотики? Это было нездорово настолько, на сколько вообще могло быть. Подумав, что над этим я поразмыслю позже, я вновь пригляделся к происходящему на первом этаже. Второй мужчина был в форме. Это был полицейский. Наверное, от него младший-я спрятался, не став спускаться вниз. Но детское любопытство определенно пересилило, поэтому возвращаться к просмотру кассеты Уолтер-младший не спешил.
 
- Мистер Симмонс? Это шериф Хадсон, - мужчина показал документы, хотя об этом его еще даже попросить не успели. Что же поделать, профессиональная привычка. Озадаченный дедушка бросил беглый взгляд на показанную корочку, сразу же возвращаясь взглядом к мужчине. – К сожалению, ваш сын и его жена не вернутся из поездки. Примите мои соболезнования, - сухо сказал шериф. – Их машину нашли сегодня в кювете. Мы обнаружили, что тормозная система была повреждена. Приоритетная версия – вмешательство со стороны. Вы знаете кого-нибудь, кто мог желать им зла?
 
В голове начало пульсировать, будто она вот-вот взорвется. Сквозь шум в ушах я услышал, как ребенок убежал в свою комнату. Дедушка и полицейский это тоже заметили, лишь оглянувшись на источник шума. Дедушка лишь тяжело вздохнул. Сначала ему нужно было разобраться с полицией.
 
Я стоял за углом, натурально пребывая в шоке. Мое сердцебиение участилось, а дышать стало труднее. Я не помнил никаких подробностей о смерти своих родителей. А спрашивать никогда не пробовал. Возможно, где-то в глубине души я не хотел этого знать. Но сейчас у меня не было никакого выбора. Еще некоторое время я стоял там же, не слыша ничего, кроме шума в своей голове.
 
После хоть какой-то первичной обработки полученной информации, я направился в свою комнату. Приблизившись к ней, я услышал, как из нее доносилось всхлипывание. Я увидел себя, лежащего на кровати, спрятавшегося под одеялом и плачущего. Я аккуратно приблизился к кровати, сел на нее и положил руку на плечо своей детской версии.
 
- Боль пройдет, - сказал я сиплым голосом. Я даже сам не знал, как мне в своем текущем возрасте справиться с подобными эмоциями. А что мне сказать самому себе, чтобы как-то облегчить всю эту ситуацию?..
 
- Главное, что тебе нужно знать – родители тебя любили. Они бы не оставили тебя по доброй воле. Не держи на них зла, - в какой-то момент я словно забыл, что в какой-то степени я говорю сам с собой. Мне было почти физически некомфортно от всей этой ситуации, и я лишь пытался успокоить ребенка так, как мог и как умел.
 
Всхлипывания не прекращались. Я не знал, что еще мне сделать, чтобы облегчить ситуацию, поэтому просто продолжал говорить.
 
— Это не помешает тебе вырасти хорошим человеком. Ты исполнишь свою мечту. Ты встретишь множество прекрасных людей на своем пути, - Уолтер, будто, слегка лукавил. Он не знал, действительно ли все это произойдет. Но в моменте это имело лишь второстепенное значение. – Не закрывайся в себе. Ты справишься со всеми переживаниями и трудностями.
 
Стоило мне договорить, как всхлипывания прекратились. Через пару минут из-под одеяла показалась растрепанная заплаканная мордочка. Я немного растерянно приобнял его.
 
И погрузился во тьму.
 
Кажется, что-то произошло. Вокруг меня вновь было темно и тихо. Через некоторое время вокруг меня начали появляться детали. Стены, как и в прошлый раз, возникли из ниоткуда. Мне они были незнакомы. Потихоньку на них начали возникать детали в виде окна, рамы, в которой был постер некого фильма и прочего. Фильм мне был не знаком.
 
Вокруг была полная тишина. Какой странный параллелизм с прошлым разом. Хотя, как я позже понял, дело было в том, что в комнате было тихо. Комната была неплохо обставлена, но без излишеств. В кресле-качалке с книгой в руках сидел седой мужчина. Борода была в цвет волосам, а линзы в очках были довольно толстыми.
 
Пока я осматривался, мужчина уже дочитал страницу и, оставив закладку, закрыл книгу.
 
- Я ждал тебя, - сказал он. В этот момент я был повернут к нему спиной, поэтому не ожидал подобного, от чего чуть не подпрыгнул. Резко развернувшись, я оглянул моего собеседника еще раз. Судя по халату и удобной позе, я был у него дома.
 
- А вы…это я? – робко спросил я, сложив дважды два и проведя аналогию с прошлой странной встречей. Я уже не задавался вопросом, как это возможно. Это проблема будущего меня. Проблема настоящего меня – вернуться туда, где настоящий я должен быть.
 
- Верно. Ну, как тебе первый взгляд на свою будущую жизнь? – спросил мужчина, как ни в чем не бывало. Откуда он вообще мог знать о подобной встрече?! Бред какой-то.
 
- Я в будущем? – глупо уточнил я.
 
- Давай так. Я дам тебе ответы на три вопроса. Спрашивай, что пожелаешь, - усмехнулся мужчина, перекладывая одну ногу на другую.
 
Мысли забегали в моей голове. Что же спросить? Что-то более актуальное? Или же напротив – более фундаментальное? Первым в голову пришло что-то совмещенное.
 
- Что произошло в Мистик Фоллс? – спросил я наобум. Вопрос был слишком абстрактный, но, может быть, таким образом я смогу узнать побольше?
 
- Ну, из значимого для тебя: Америка пропала. Так же, как и некоторые другие. Но на других тебе…нам всегда было все равно. В отличие от нее, - слова мужчины повергли меня в шок. Меня словно молнией ударило. Я только что дрался с Дженсеном, говорил о том, что благополучие этой девушки для меня важнее многого на свете. А сейчас я узнаю, что этот проклятый город и ее поглотил? Во рту у меня пересохло. В голосе мужчины тоже чувствовалась боль. Неужели даже спустя столько лет для него это настолько имеет значение?..
 
- Пропала в смысле…совсем? – задал я глупый вопрос. Но я был в таком шоке, что ничего умнее придумать не смог.
 
- Да. На ее поиски даже отправить уже некого было, - загадочно сказала моя взрослая версия. Что это значит?.. Все уже погибли? Все покинули шоу? Я мог бы спросить об этом побольше. Но какой смысл, если Америку это все равно не вернет? Кто там умер или выиграл шоу меня не особо волновало на данный момент. Вопросы можно было потратить умнее.
 
- Моя мечта исполнилась? Я снял фильм? – сухо спросил я. Оглянувшись вокруг, я увидел стакан воды. Будто для меня поставили. Я взял его, даже не спрашивая, и сделал глоток. Все равно ведь мой.
 
- Вон там, - мужчина указал на постер в рамке, на который я ранее обратил внимание, - твой первый фильм, - я прочитал название: «В пасти тьмы». – Образ Америки будет вечно жить не только в твоей памяти, но и в данной картине, - сказал мужчина с некоторой теплотой.
 
Я понимал его полностью. Не удивительно, это ведь буквально я. Если сейчас, во время шоу, Америка для меня так важна, то вряд ли я смог бы быстро справиться с ее потерей. И если фильм был снят в ближайшие годы после шоу, то это абсолютно логично.
 
- А что с карьерой? Она сложилась после фильма? – задал я последний вопрос.
 
- Ну, твой путь был умеренно успешным, - спокойно сказал мужчина. – Это далеко не единственная картина, к производству которой ты приложил руку. И вот я, на семидесятом году своей жизни, наслаждаюсь пенсией. Хотя, кто знает, может быть, меня еще позовут куда-то. Не буду зарекаться, что окончательно ушел на покой, - сказав это, мужчина засмеялся. – Ну, вот и все. Добавлю от себя напоследок, что прожитым я доволен. Когда-то бывало похуже, когда-то получше. На то она и жизнь.
 
Последние слова я слышал уже все тише, как будто источник звука от меня стремительно удалялся. И вновь я оказался в кромешной тьме. А в моей голове возникла куча других вопросов, которые я мог бы задать самому себе. Самый главный из них: удалось ли мне сыграть Последнего парня хоть в одной картине?