Заброшенное поместье Гилбертов

Песня закончилась, а вместе с ней и странные видения. Тео даже не заметил, как к нему в реальности подошла Сабрина. Хоть готесса и улыбалась ему, медиум мог заметить беспокойство на ее бледном личике.

- Не хочешь присесть и перекусить? - предложила вампирша, взяв Бабадука под руку, - Канапе с креветкой дьявольски вкусные!

После своего невероятного сольного выступления нужно было восстановить мораль. Пока что Лекс создавала впечатление не Годзиллы, а слона в посудной лавке. Хотя, наверное, он тоже был кайдзю для бедных чашечек, блюдечек и стаканчиков. После нескольких снесенных стульев и одного почти сбитого с ног официанта, зелёнка выучила урок и стала осматриваться, прежде чем совершать резкие телодвижения.

— О! — приветственно выкрикнула зелёнка, увидев черные прилизанные волосы и игольчатое как у дикобраза лицо мистера Готье, — Ты как? — она неестественно дёргано подошла поближе, надеясь не упасть и не снести еще более бледного, чем обычно, поэта.


@Жуэль

@Лекс

Поэт уныло блуждал между столиков и все насчитал подозрительное количество ножей, а их было аж 69. Хотя чему удивляться, мы же на "Белой вечеринке", так что из торта вполне мог выпрыгнуть местный Пи Дидди в лице Второго Курса. Каждый шаг все еще сопровождался звоном металлических цепей, удивительно, что из-за звуков колоколов над ухом он услышал, что его кто-то окликнул.

- П-привет, - в замедленной съемке повернул игольчатую голову к... Монстру в плюшевых тапочках и с когтями. Рука непроизвольно содрогнулась и напиток "Кровавая Мэри" чуть не окрасил все здесь в благородный алый оттенок. - О... В-вау, не знал, что у нас "Хэллоуин" совмещен с пижамной в-вечеринкой. Лекс! Тебе так идут устрашающие в-внушительные клыки и такой длинный... толстый... могучий.. Хвост. Очень гармонично сочетается с м-милой футболкой, - рассматривает "Годзиллу", как местный стилист.
- Интересно, что острее, м-мои иглы или твои клыки? М-можно проверить, - готовит свою руку запихнуть в пасть в "монстру". - А я... Тут пытаюсь слиться с белоснежным ф-фоном, - очень грустный вздох.

@Эштон

Они пересекаются взглядами, находясь по разные стороны зала. Борман приветственно махнул шпажкой с извивающимся на ней живым осьминогом. А после, закинув бедное животное в рот, кивнул на лестницу, ведущую из прекрасного зала наверх.

Чарующая атмосферная музыка отдаляется с каждой ступенькой, а на втором этаже, выступающим в качестве балкона над первым, и вовсе звучит почти эхом. Здесь довольно уютно – во многом потому, что тут нет должного освещения. Как и камер. Борман отодвигает тяжелые шторы, скрывающие выход на балкон, и отворяет дверь наружу. Свежий ночной воздух тут же приветственно морозит щеки. Где-то внизу, в городе гуляет свистящий ветер. Борман достает портсигар и задумчиво катает в нем сигаретку, которой не хватило места под зажимом.

— Наш товарищ Страшный Клоун еще не испортил никому вечер? Я удивлен. — подает голос Тодд, когда слышит за спиной шаги.

"Ого, Тодд зовет меня куда-то. Наверное опять хочет предложить какую-нибудь гадость. Надеюсь, хотя бы у него получится развлечь меня в этот томный вечер" - Эштон улыбнулся в ответ и пошел вслед за профессором. Чем дальше они шли, тем все больше они удалялись от посторонних глаз.

Атмосфера на балконе... Была достаточно романтичной. Борман в отличии от комика, знал как нужно организовать свидания.  Уэст встал рядом с исследователем, облокотился на балкончик и достал свои мерзкие, дешёвые сигареты и тоже решил устроить перекур. 

- Докапался до Дженсена, припугнул Жуэля... Ничего особенного, обычная рутина. Тоска смертная. - парень устало зевнул. Да, вечер не задался, но сейчас то точно должно произойти хоть что-нибудь интересное.

- Снова хочешь послушать мой индивидуальный стенд-ап? - шоумен сразу перешел к причине, зачем Тодд решил вывести его на свежий воздух - Обычно я дорого беру за копоротивы, но для тебя сделаю бесплатно! - Уэст пару раз "хонкнул" свой нос, чтобы не выходить из образа, после чего продолжил - Или ты хочешь предложить мне очередной злодейский план? Я за! - Эштон даже не выслушал "план" криптографа, а уже согласился на него. Можно считать это определенной степенью доверия к продуманности и хитрожопости очкарика.

@Эштон

Борман чуть пожмурился от громкого голоса Эштона, каждый раз оглушающего его как в первый, но после все равно улыбнулся. Какая-то непонятная часть внутри него сжалась в качестве протеста всем планам, но в голове неолиберала царствовала демократия: голос маленького жалкого куска мяса – ничто против голосов всех отделов мозга. Простите, маленький жалкий кусок мяса, мы даже не помним вашего имени.

— На самом деле все довольно прозаичней. Я все вспоминал наш прошлый разговор на балконе...

Он останавливает руку Эштона, когда тот собирается закинуть свою вонючую сигарету в рот. Вместо нее Борман достает свою, ароматную, с белым фильтром и витым курсивным логотипом на ней и снова рассматривает ее как произведение искусства. Если сильно верить в чудеса, то можно увидеть, как луна создает вокруг нее ореол на манер нимба.

— Это – "Джордж Карелиас и Сыновья". Прошлой ночью я пересчитывал их и нашел у себя ошибку: во время подготовки вещей к поездке я положил на одну сигарету больше. — и как после такого не верить в чудо и не видеть сигаретных нимбов? – Борман меняет вертикальное положение сигареты на горизонтальное, теперь не показывая ее Эштону, а протягивая ему, — И теперь я хочу тебя ей угостить. До нашей встречи в Лос-Анджелесе еще далеко, когда еще случится попробовать?

- Не помню, чтобы я звал тебя к себе в ЛА... - Эштон хитро улыбнулся - Но если ты приедешь, я конечно буду не против. Покажу тебе все злачные места города ангелов, может хоть тогда твоя скучная жизнь наполниться  адреналином и приключениями. - Уэст принял дар в виде дорогущих сигарет с почти не выговариваемым названием и тут же выкинул куда-то своей дешёвые цигаретки, абсолютно не заботясь, что из-за них может начаться пожар. 

- И ты отдаешь мне эти сигареты добровольно? Те самые сигареты над которыми ты так печешься и которым придаешь столько смысла. - Эштон не мог поверить, что Борман вдруг просто так мог подарить что-то такому мудаку, как он. В особенности, учитывая, что на протяжении всего шоу, рыжая язва только и делал, что действовал профессору на нервы. Тодд мог это терпеть... Но чтобы всерьез быть благодарным за это и дарить дорогущую сигарету, которая для него столько значит? Нет, тут явно что-то не так...

- Ты в эту сигарету напихал отравы? Или той дурман травы? Мог бы прямо сказать, я бы понял... Рад, что ты всё-таки додумался избавиться от единственного свидетеля. - комик снова ухмыльнулся и несмотря на подозрения все равно закурил греческий подгон. А сигареты и впрямь были ничего...

@Эштон

— Как будто я стану тебя стеснять, а не сниму себе номер, — хмыкает профессор, тоже закуривая. Он кажется эмоциональнее обычного – как минимум веселее уж точно. — Очень уж охота жить с тобой в притоне, скажешь еще!

Он достает сигарету и себе, закуривая вместе с Эштоном. Холодный воздух вокруг наполняется клубящимся дымом, окутывающим их.

— Да, отдаю. Эта сигарета – ошибка в моих расчетах, а не часть плана. Так что… она не несет такого философского значения. Просто сигарета, которой я хочу поделиться со своим… — он задумчиво качнул куревом, примеряя искомое слово на Эштона. Теперь оно не так режет уши и мозг, и даже напротив: умиротворяюще красит собеседника, — другом. И брось, даже если я бы и хотел, надругательства над этими сигаретами – это богохульство! Ну, или стопроцентно уголовно наказуемо. Будь я политиком, однозначно ввел такой закон.

Какой разговорчивый профессор. Не иначе, как тарелка с морепродуктами раскрыла в нем скрытого доселе болтуна. Даже движения его стали более открытыми: прежде вечно скрещенные руки теперь активно жестикулировали, не стесняясь ни извивать пальцы, ни крутиться во всех известных плоскостях.

— Я могу поинтересоваться? Я пойму, если не захочешь отвечать, но… — Тодд пододвигается чуть ближе, как будто их могли тут услышать, — Ты часто вспоминаешь свою девушку?

Они никогда прежде об этом не говорили. Не исключено, что Тодд, прежде совершенно не интересующийся чужими подноготными, мог даже об этом и не знать, если бы еще в начале шоу бесстыдно не подслушал их диалог со Скарлетт.

- Пф, ты же знаешь, что я таскаю притон всегда за собой! - Эштон по-дружески похлопал Тодда по плечу. Сам парень еще не знал, нравится ли ему эта новая и более разговорчивая версия профессора или нет. 

- Верю... К тому же, если бы ты действительно отравил сигарету, я бы уже почувствовал. - парень смаковал каждую затяжку. Когда ещу ему удастся так сладко покурить эксклюзивные сиги, аж из самой Греции. А еще комика очень смутило, что его назвали... Другом. Эштон Уэст - такой человек, которого даже в рамках самой безумной и дебильной шутки никто никогда не назовет своим другом. А тут... Была ли это шутка? Старается ли Тодд подмазаться к рыжему? Зачем, если он и так к нему уже более чем лоялен. Из всего каста только Борман мог поставить Эштона в полное замешательство. Рыжий чувствовал себя довольно неуютно, когда роли поменялись, но виду не подавал.

- Могу ли я поинтересоваться, есть причина такого хорошего настроения? - Уэст всё-таки решил спросить напрямую о причинах изменений в поведении флегматичного криптографа - Ходишь, улыбаешься во все 32 зуба, сигареты бесплатно раздаешь. *нецензурная брань* или в лотерею выиграл? Или уже какую-то многоходовочку успел провернуть и без меня?

Не успел шоумен получить ответ на свой вопрос, так Тодд вкинул еще более странную вещь. Он начал спрашивать про девушку. Почему сейчас? С каких пор ему вдруг стала интересна личная жизни дикого калифорнийца? Нет, тут точно что-то не чисто. 

- Бывает иногда. На этом шоу особенно часто. Она приходит ко мне во время приходов. Не думаю, что это ее призрак или типа того, она не верила в загробную жизнь, как и я. Просто проделки моего воспаленного сознания и ничего более... - ехидная ухмылка рыжего начала потихоньку пропадать с лица рыжего. Как бы он не скрывал, но было видно, что эта тема была для него крайне дискомфортной. Он отвернулся от Тодда и посмотрел на террасу, на которую выходил балкончик. Этот клоун становился, все менее жутким и все более депрессивным. За одну затяжку он выкурил все сигарету и отправил ее туда же куда и предыдущею, после чего снова повернулся к Борману и спросил у него.

- А зачем спрашиваешь? - голос Эштона был, как никогда серьёзен.

@Эштон

Секс? Лотерея? Низко берешь, Эштон.

— Скажем так: я впервые действительно хорошо отвожу душу. — он снова сверкает кривыми клыками в широкой улыбке и ведет сигаретой как волной.

Борман ценил те моменты, когда они могли сидеть в кафе и вместе курить. Точнее, курил всегда один Эштон, Тодд же просто вдыхал рядом никотин, не привлекая внимания ворчащих и причитающих официанток – все равно это было что-то особенное. Ведь никто больше не был столь нагл и бесстыден, чтобы нарушать общественный порядок. Приятны были и моменты, когда Тодд выступал голосом разума, не давая Эштону совсем уж превращать общественный порядок в труху и загреметь на срок. Уж профессор как никто знал, когда лучше всего остановиться, будучи на всеобщем обозрении. И его совершенно точно прельщало после этого минутное чувство бытия героем (мусорка все равно не была спасена, раздолбанная эмоциональным товарищем в хлам). Вместе они гармонировали… уж если не как инь и ян, то точно как густь и цесарочка. Или гнида и скотина, как бы менее прилично выразился сам Эштон.

И потому, как бы прискорбно это ни было. Как бы ни расстраивало. Как бы не разочаровывало в самом себе. Эштон действительно стал его другом… и в этом и заключалась вся проблема. Сигаретный пепел падает вниз как снежные хлопья, и Борман провожает их взглядом, улетающих далеко к луне. Друзьям приходится узнавать непотребно много, и это становится опасно, когда в качестве своих друзей ты выбираешь людей, заинтересованных в сохранении своих тайн слишком сильно.  

— О да, это шоу определенно вскрывает все гнойные нарывы на нас. — профессор участно стоит рядом, не прижимаясь к дверям как во время прошлого их диалога на балконе. 

Он и без этого всего знает, что Эштона это беспокоит. Когда в приходе ты болтаешь с кем-то, кого называешь Разбитой Машиной, а после пытаешься разодрать себе руку, когда ты упиваешься саморазрушением, а после заедаешь это всеми возможными зависимостями  –  очевидно, что ты не в порядке. 

Такой же очевидный вывод напрашивается и тогда, когда твой спектр эмоций ограничивается только слегка поднятыми уголками губ и тотальным спокойствием.  

— Спасибо за откровенность, Эштон. 

В какой-то момент где-то определенно переключился рубильник, меняя их роли на один вечер. В то время как Эштон сухо давит из себя информацию, Тодд, зажимая сигарету в зубах, совершенно открыто и поддерживающе кладет руки на плечи друга. А потом поднимает их к щекам, словно собираясь растрясти их. Он держит его как любимую семейную собаку, которую вот-вот зачухают до смерти. От счастья и любви, разумеется. 

— Зачем? Это дается мне тяжело, но я хотел бы тоже, мм… — он, наконец, отпускает собеседника, чтобы при помощи жестикуляции найти подходящее слово, — Поделиться своим грузом? Ты всегда делал это так легко и непринужденно, и я даже отчасти завидовал этому, и теперь хочу попробовать тоже, и мне было просто необходимо, чтобы ты начал первым, и… — пока одна ладонь продолжает крутиться, вторая подносит сигарету для затяжки. Она успокаивает его вновь включившееся тараторный режим. — И короче. Я никому прежде не рассказывал, знает только моя семейка и, как бы? Полиция? 

Тодд слегка закашлялся. Его улыбка тоже дала сбой, нелепо искривившись. Он правда это сейчас делает? Чувство адреналина приосанивает его, а раскрывшийся взгляд начинает бегать по плитке, которой был уложен дорогой пол балкона.

— Леннокс – не единственная, на кого я наложил руки. — вот теперь он затягивается действительно глубоко, собираясь с духом. Столько раз прокручивать это в голове и ни разу не сказать вслух за столько лет жизни – ну надо же задачка, — Когда я был малым, я… помог своей бабке удушить себя. И ее пса. Потому что она, как бы, была старая, чокнутая и очень хотела уйти с дедом в один день, как в сказках. Все эти долго и счастливо и умерли в один день, знаешь? Я… типа, организатор долго и счастливо, ага. — палец стучит по сигарете, снова роняя с нее снег, — Тогда я был слишком юн для обвинений, поэтому за это судили моего отца. Он подумал, что нахрен ему все это надо и, ну… вздернулся в камере. Родня по его стороне решила, что это тоже моя вина и… как бы, вот. Это все. 

Исповедовавшийся и оттого обновленный, Борман шумно вздохнул, прислушиваясь к своим ощущениям. Раввины говорили правду: покаяние действительно облегчает груз на душе. Ну или во всяком случае в животе уж точно. Он с растерянной улыбкой пожимает плечами:

 — Придумаешь какую-нибудь шутку, чтобы я не чувствовал себя так неловко?

- Ого, да ты прямо настоящий маньяк! - наконец диалог съехал с неприятной для комика темы и все наконец вернулось в привычное русло. Разумеется, Эштон ни в чем не обвинял Тодда, ведь от рук самого стенд-апера, косвенно погибло несколько человек. Но это история для совсем другого раза. 

- Прости, сегодня без шуток... - вяло улыбнулся Уэст. Он то может и хотел что-то пошутить, ведь тема мертвых родственников - одна из самых плодовитых и интересных для стенд-апа... Но как назло в голову ничего не лезло. - Видно у меня действительно начался творческий кризис. Так бывает, когда в один просыпаешься и понимаешь, что то, что раньше приносило тебе удовольствие, больше тебя не увлекает и каждый раз приходиться придумывать новые костыли, чтобы хоть как-то удерживать уровень дофамина в крови и не наложить на себя руки раньше времени. - на улице было довольно прохладно и парень ртом выдыхал клубы пара вместо дыма, облокотившись на балюстраду. - А я уже так устал искать что-то новое. И каждый раз все сводиться к одному... Не поверишь, но даже постоянные кошки-мышки со смертью со временем превращаются в утомительную рутину. Хотя казалось бы, что можно было придумать более интереснее и волнительное. Если даже такой вид деятельность не приносит желаемого удовлетворения, то я не знаю, что можно тут еще придумать... Вероятно, ничего... - мужчина в костюме клоуна выглядел сейчас максимально меланхолично и даже депрессивно. Сейчас уже не было никакого смысла паясничать и строить из себя токсичного паяца и шута горохового, как обычно. Профессору удалось достаточно расположить парня, чтобы он понял, что сейчас, именно в этот хеллоуинский вечер было самое время, чтобы хотя бы на один раз снять эту веселую маску и по существу поговорить о всех тех проблемах, что беспокоили Эштона на протяжении почти всей его жизни... А что потом? Потом он просто отшутиться и все сделают вид будто ничего и не было. Но, хэй, хотя бы минутка откровенней еще никому не мешала, так ведь?

@Скарлетт @Нувель

В хрустальном бокале, где остатки «кровавой Мэри-Мари» уже собирались в мрачные разводы, отразилось ее собственное лицо. Скарлетт, как ни в чем не бывало, вновь обожгла взглядом, намекая на то, что пора сказать свое «да».

Америка томно опустила взгляд, словно оценивая нечто с прищуренной язвительной скукой, которую так и хотелось показать на публику. Медовые глаза прошлись по Нувелю, и, будто нехотя, вылетело с черных губ:

— Пожалуй, — опустились ресницы, — не вижу костюм Зефирки, милый господин Зефирка.

Где-то за спиной раздался легкий смешок, но на губах Америка ощущала только привкус разочарования – как будто съела лимон, не подозревая о горечи внутри. И о понимании, что начинает говорить не своими словами. Чтобы перебить этот вкус сомнений, за первым бокалом появился и следующий. Выручай, Мэри-Мари или как там тебя, кем бы ты ни была...

Хваткая, цепкая клешня Бабадука хватала все, что было душе угодно. Может, здесь даже и камер нет, и эта вечеринка только для своих? Тогда можно делать все, что угодно. Ах, как бы хотелось, чтобы сквозящие сквозь щели камеры, наконец-то, погасли и сдохли, позволив вырываться наружу собственным словам, а не игре на публику.

Неожиданно Америка поймала себя на мысли, что вообще-то видит перед собой человека, который хоть и попал сюда, но выглядел безупречно. Зачем она согласилась со Скарлетт?.. Холодный взгляд, высчитывающий количество строчек на Нувеле, на короткое мгновение сочувствующие оттаял, чтобы вновь заледенеть.

@Эштон

Ну и ладно. И без шуток было хорошо. Негромкий, подавленный Эштон – крайне занимательное зрелище, Борман будто снова опускается до греха чревоугодия и вытягивает из него метафорические кишки как спагетти, с трудом подавляя в себе желание облизнуться.

А еще чуткий слух профессора издалека улавливает приближающиеся к балкону шаги. Полчаса прошли, фигуры приходят в активное движение.

— Тогда тебе повезло, что я организатор долго и счастливо! — поднял брови Борман, подбадривающе толкая ладонью плечо друга. После он заговорщески щелкнул пальцем и стрельнул бычком в луну, готовый дирижировать сегодняшнюю симфонию, — Я сделал для тебя бомбу, дружище. Как и обещал. Дай мне… пару секунд!

Профессор быстрым шагом подлетает к прежде прикрытой двери с балкона и учтиво, как швейцар пятизвездочного отеля, открывает ее с гостеприимным поклоном. За дверью – темнота. Что же он хотел представить? Или Борман снова шутит так заумно, что невозможно понять? Только когда Эштон напрягается, всматриваясь в тень помещения, он замечает не предвещающий ничего хорошего блеск.

Блеск чужих озлобленных глаз.

Блеск оскаленных зубов.

Блеск наполненной порошком и битым стеклом банки, уже пущенной в полет прямо в его сторону.

-- Мне кажется, что мои зубы победят всё., -- Лекс внимательно следила за аккуратной и такой тонкой ручкой эмомальчика тянущийся к её лицу, -- Я больно кусаюсь, -- девушка для достоверности поклацала зубами и в ответном жесте вежливости потрогала булавки на лице Готье.

-- Я уже испугалась, что ты их в себя воткнул, -- зелёнка была рада, что после встречи с Эштоном бедный эмобой не замкнулся в себе окончательно, а хотя бы с виду чувствовал себя неплохо, -- Хорошей тебе вечеринки! -- просияла девушка, заметив на другом краю стола миску с фруктовым салатом и взвесив все за и против улетела за ним. С Готье она ещё поболтает, а вот салаты...

@Жуэль

@Сабрина

Видения мелькали один за другим, сольные музыкальные номера Сабрины и самого Тео пронеслись в разуме, затуманенным галлюциногеном. Фарфоровая куколка в вампирском наряда задала вопрос, возвращая Тео в реальность:
- Конечно, пошли перекусим! Весь вечер впереди, надо бы начать праздновать. 

Тео проводил Сабрину к столу, стараясь держаться на ногах. Руку перестало жечь, голова кружилась сильно меньше с того момента, как галлюцинации сильно усилились, так что изображать нормальное состояние получалось чуть лучше. Всё-таки очень странное было действие у той сыворотки, будто бы им вкололи грибное зелье. Тео заполнил два бокала шампанским и протянул один из них Сабрине:
- За твоё здоровье, леденящего спокойствия и пугающего благополучия нам.

Взрыв. Хлопок. Бум. Как там говорят умные люди? «Не рой могилу другому, ибо сам потом в ней окажешься?». Иронично. В последний момент Эштону удалось отскочить от взрывпакета, что предназначался для Дженсена, но по злой иронии прилетел по нему, хотя все это время именно он старался изжить Рене из этого шоу всеми правдами и неправдами. Карма, видимо. Или Иерофант нажаловался кому-то наверху. 
 
Борман выпрямляется после поклона, расплываясь в удовлетворенной улыбке и смотря на то, как собственное изобретение обезобразило Эштона, стесало и сожгло ему кожу, опалило и изрешетило нервные окончания. Это почти что аппетитно – он сковыривает кусочек морепродукта с кривого клыка и слизывает его, победно улыбаясь другу. Его потерянный, непонимающий взгляд хочется сфотографировать и повесить в рамочку, чтобы любоваться всю оставшуюся, спокойную и счастливую жизнь. Ну ничего, Борман сохранит его в своих воспоминаниях рядом с фотографией любимой семьи. 

И чтобы ситуация стала еще более сюрной и дебильной, сладкая парочка начала петь. Видимо, кто-то накаченный наркотиком находится неподалеку. На мне все-еще был этот стремный костюм клоуна, только из-за взрыва он стал в сто раз еще более жутким. Обожжённые одеяния, мрачного шута и его лицо, часть которого все-еще было покрыта гримом, а другая… не будем об этом. Самое время устроить музыкальный номер в таком прикиде!

 
[Тодд] 
Какая встреча, приятель, страсти стали острей 
И не юли, уж не выбраться из сех сетей, ммм 
Ты был как друг мне, но это больше чем шоу 
Мог быть глухим, но все же сунул нос – 
Я клянусь. Ты отсюда. Вовек. Не уйдешь. 

Первым начал Тодд, ведь именно он был виновником происходящего. Нужно было хотя бы объясниться, какого хрена, он только что сделал.  Он взял Эштона и закружил его в танце. В кои-то веки ведущую роль на себя брал не рыжий.

 
[Эштон] 
Расскажи мне, что не так 
Как же так, как же так, как же так 
Почему же так произошло 
Время дружбы нашей прошло 
Как же так, как же так, как же так 
Как так! 


Комику оставалось лишь подчиниться, в этот раз наебали его, а не наоборот. Он проиграл, и все что сейчас было в его власти, это бесконечно удивляться и вопрошать «как же, как же так, как же так?». Как же так получилось, что великого трикстера обвели вокруг пальца? И если у Тодда это получилось, не является ли он теперь большим злом? 
 
[Тодд] 
Не будь дураком, ты ведь совсем не хрáнитель тайн 
И- и- и признай, дороги назад – нет для меня 
Я- я просто не могу, ты знаешь я тебя не отпущу 
Мог быть глухим, но все же сунул нос – 
Я клянусь. Ты отсюда. Вовек. Не уйдешь. 
 
Тодд отпустил комика, и тот, будучи не в состоянии стоять после такого, упал на землю. Уже лежал на земле, он продолжал петь свою жалкую серенаду. Видимо он наконец получил то, что заслужил.

[Эштон] 
Значит тебе было не наплевать 
Как же так, как же так, как же так 
Нашу дружбу *нецензурная брань* 
Много знал и получил 
Как же так, как же так, как же так 
То что давно заслужил 
Я всегда хотел молчать 
Как же так, как же так, как же так 
 
Расскажи мне, что не так 
Как же так, как же так, как же так 
[Тодд присоединяется, уверенно смотря на Эштона, вероятно в последний раз. Сегодня это было его вечер] 
Почему же так произошло 
Время дружбы нашей прошло 
Как же так, как же так, как же так 
Как так! 

Песня:

 
Грохот и звон затихают, осыпаясь на плиточный пол почерневшим песком и осколками стекла. И вот, на месте профессора уже стоит Нувель с поникшим, но решительным лицом, перебирая пальцами по рукоятке топора. Последний след Бормана – качающаяся занавеска, которой некогда была прикрыта эта злополучная дверь на балкон.

@Тео

А медиум с подозрительно огромным энтузиазмом поддержал ее идею. Вампирша смерила Бабадука подозрительным взглядом. Но Тео выглядел лучше, и даже пот перестал течь с него ручьем. Может и правда парню было просто жарко в костюме, а она уже напридумывала себе всяких страшилок.

Готесса следила за нескончаемой игрой мелких пузырьков в высоком прозрачном бокале, с улыбкой слушая голос своего возлюбленного. Она подняла взгляд на медиума. Серые глаза моментально загорелись легкой хитринкой.

- Прекрасные слова, господин Каллахэн! Даже сам Мефистофель не смог бы придумать тост лучше, - и Сабрина звонко чокнула своим бокалом о бокал Тео.

Реальность ускользала из-под носа, а белоснежные участники вечеринки, словно по велению волшебной палочки провалились в бездонную пучину с характерным грохотом. Могильная тишина и ни души. Яркое пламя камина, что танцевало в огне, начало бросать мягкие тени на белые стены, создавая игру яркого света и жуткой тьмы, пока теневые силуэты устраивали волшебный романтический спектакль, на который завороженно смотрел Жуэль. Ведь он единственный, кого оставили для того, чтобы... Излить свою душу?

Две заблудшие теневые фигуры успели лишь коснуться друг друга кончиками пальцев, как вдруг тлеющий огонь погас, а тени расплывались на глазах. В воздухе витал аромат древесины, угольков и потерянной надежды. А может все только начинается? Нужно лишь открыть свое сердце для чего-то манящего, но такого пугающего...

Меланхоличный поэт прижал к израненному хрустальному сердцу холодные ладони и шепотом начал напевать слова под внезапно появившеюся драматичную мелодию. (Начало с куплета, а не припева)



С каждой строкой дединсайд повышал тон голоса, медленно блуждая по залу, который напоминал белоснежный лабиринт, в котором уже совсем заблудился Готье. Лабиринт был его душой? Следом за ним летели миниатюрные птички, которые кружились в вальсе. Проходя мимо ваз с цветами, бутоны роз молочного цвета тут же расцветали, а их приятный аромат шлейфом шел за поэтом. Романтика царила в воздухе. Та самая, о которой он мечтал, но из-за которой страдал. И хотел стереть ее из своей головы...


Причудливые пузырьки в форме сердечек, летали рядом со стихотворцем, приземляясь на его макушку и фарфоровый нос. Как это мило. Поможет ли романтическая умиротворяющая атмосфера снова позволить сердцу дать шанс на чувства? Надежда? Любовь? Или лишь разочарование и страдание навсегда останутся в ранимой душе Жуэля? Он не знал ответа, но знал, что сладкая боль - нечто прекрасное, помогает исцелить душу и забыться. Наверное, он не заслуживает нежной меланхолии с нотками романтики, но свой шарм ведь можно найти и в отчаянии.

Отогнав от себя назойливых летающих пташек, Жуэль взял белоснежный чистый цветок из вазы. Протянув палец к шипам, он почувствовал легкий укол розы на нежной коже. Больно, но так красиво. А капли кроваво-красной крови медленно стекали на белые лепестки роз. Сердце затрепетало, а удары отзывались в груди, словно дивная симфония, звучащая в унисон со страданием, что пронизывало до глубины души. Это ли правильное лекарство от грусти? Рецепт для исцеления души? Когда единственным утешением является жуткая мелодия из страха и наслаждения, что переплетаются в танце мучительной агонии.




Единственная красная роза среди белоснежных цветов была столь красивой, что захотелось поделиться ее красотой с остальными. Жуэль подобрал сверкающий серебряный нож со стола и грациозным движением руки, словно в танце, прошелся по своей ладони, хоть и в реальности он никогда так не делал. На какие жертвы не пойдешь, ради искусства. Рубиновый дождь хлынул из руки, окропив белоснежные снежные лепестки кровью.


Шрам нежился на коже. Истерзанной и рваной коже. Свежая рана так красиво играла на свету, отражая оттенки рубинового цвета. Вдохновляет и заставляет погрузиться в мир блаженной эйфории. Нужно окрасить здесь все благородным оттенком, еще больше дозы боли, чтобы воодушевиться и успокоиться...


Взмах. Белая рубашка была разодрана, а на плече красовалась кровавая отметина, что украшала бледно-могильную кожу. Фонтан из крови лился на белоснежную ткань цвета нежного ландыша, добавляя к черно-белому поэту новых оттенков. Сам французский эмо чувствовал себя холстом, где раскинулись тонкие изящные линии. Восторг! Или безумие? Нет, это произведение искусства. В таинственном очаровании порезов заключалась неописуемая красота, которую можно найти даже в уязвимости и боли.


С каждым взмахом, но не волшебной палочкой, а острым ножом, Жуэль ощущал в ранимой душе свободу, а поместье постепенно заливалось краской. Шторы, стены, картины, даже старинные страницы книг уже были красного цвета. А как мрачно и жутко смотрелись следы крови на клавишах фортепьяно...






Страдания были для поэта поэзией, а на данный момент лирические строки стали прекрасными изгибами на его теле. Кровь медленно струилась по шее, пока Жуэль вальсировал в зале, оставляя после себя шлейф смерти.

Стоило ему посмотреться в зеркало, как из его грустных глаз потекли кровавые слезы, что напоминали рубиновые звезды на фоне бледной луны. Живописные алые мазки на фарфоровой коже Готье медленно стекали по бледным щекам, пока поэт завороженно смотрел на хрустальные кровавые ручьи.






Что будет, когда все окунутся в отчаяние, пропитанное "болью"? - прошептал Жуэль, посмотревшись на себя в отражении сверкающего лезвия.


Даже страшно представить, кто мог видеть эту эмо-истерику и кровавый хаос в белоснежном зале. Ведь на самом деле это была иллюзия... Никаких порезов, никаких шрамов, никаких страданий. Лишь Жуэль, который рассматривал свое отражение в лезвие ножа...

Восхитительный вечер, всё как обычно, я одиноко слоняюсь по банкету и празднику, распугивая гостей, налегая то на закуски, благо, обычные, то на неалкогольные напитки. Наверное, я выпила половину миксеров для алкогольных коктейлей и съела как минимум пару фруктовых салатов. А потом перешла и на алкогольные коктейли, после чего в голове всё приятно поплыло - эти мысли о персонажности, важности, рифмах и панчах, смысле жизни и смысле существования смылись в очередной миске фруктовой божественности. Всё перестало иметь смысл кроме аккуратно нарезанных кубиков тропических и не слишком плодов.

От размышлений о том, стоило ли все мои злоключения длиною в месяц пару мисок личи, ананасов яблок и бананов, меня отвлекло только подозрительное шипение в рацию. Личи были вкусными. А вот вероятный предвестник очередного приключения - радости не внушал. Нет, вы не подумайте, я сама часто влезаю во всякие интересные истории и потом мои друзья это расхлебывают, но Нувель... Я даже не знаю, как научить его посылать нахрен всяких мудаков, чтобы он хотя бы сбегал и искал меня, пока не научится. Или мне просто хочется его защищать из-за похожести на Аурума? Брр, призрак, изыди, не до тебя сейчас.

Я вслушивалась в рацию и закидывала в топку очередную ложку салата. Так, там что, помимо Нувеля ещё Тодд с Эштоном? Господи. Там явно была какая-то возня и суета. Боже. Надо сходить и проверить. Если мистер французик влип в очередную стычку с этим  гандоном, то я сначала вломлю рыжему апу, возможно поругаюсь на очкастого наркомана, а потом оттащу и Нувеля за уши и буду его злобно отчитывать, -- возмущалась я, пока поднималась на второй этаж, злобно топая ногами. Это начинало надоедать, хотя, возможно, на меня так действует лёгкое опьянение, в этом мокром городке даже пить не хотелось.

-- Мальчики, что у вас тут происходит? -- промурлыкала я, надеясь разрядить обстановку и заглядывая в дверь, и тут же ужаснулась: ситуация принимала ну совсем какой-то идиотский оборот. Эштон, видимо, обо что-то приложился головой и пытался что-то втолковать такому же пошатывающемуся Нувельчику. Я, наверное, здорово вписываюсь в их компанию, мысли плывут так же, как и они. Ещё и мой хвост, пришедший за мной вслед. Не могут люди не в измененном сознании заниматься такой хернёй.

Я надеюсь, -- я посмотрела на Нувеля самым строгим взглядом, -- Ты не собираешься его убивать, -- а потом попыталась прошибить и железобетонную мудацкую броню покалеченного комедианта, -- А ты не собираешься сейчас напарываться на его топор? -- я, как будто, застала двух мартовских котов за дракой, потому что оба парня замерли и смотрели на меня. -- Ну что за херня, чуваки, надо было сцепиться и испортить всем праздник? Давайте прекращайте, Эштон, только попробуй снова что-то выкинуть. Давайте жить дружно, -- нервно хихикнула я и ещё раз оценив обстановку встала между парнями, чуть не сшибив их с ног своим годзилловым хвостом и резким поворотом таза.

-- Нувель, отдай мне топор, и не делай глупостей, ради меня хотя бы -- я смотрела на пошатывающегося Шатильона и мне хотелось закатить глаза, -- Нормально же всё было, что за полчаса-то произош--, -- я не успела договорить фразу, как в глазах потемнело и я мешком картошки, хотя, наверное, какой-нибудь зеленушки, рухнула на паркетный пол, совершенно точно отшибив себе колени, а может и получив лёгкое сотрясение, шлем падение явно не смягчил.

Да, я точно была здесь самой и самой умной, разумной и абсолютно точно понимала, как разрулить конфликт. Не стоило поворачиваться спиной к тому, кому, кажется, отхуярило пол-лица и кто и так был не особо адекватен. Чтож. Остаётся только понадеяться, что мой блондинчик-так не наделает глупостей. НЕ НАДЕЛАЕТ ЖЕ? Надо было просто утаскивать его за шкирку оттуда... Хотя он сам разберётся... Его решения... Почему мне вообще не всё равно....?

Вечные разговоры о том, что Уолтер бесчувственный, ограниченный, что он якобы не способен понять "истины жизни", действовали ему на нервы, как надоедливое жужжание комара, которое не перестает напоминать о своем присутствии, даже когда ты пытаешься его игнорировать. И каждый раз, когда Хотару с жалостью или с пренебрежением произносила свою лживую истину о существовании паранормальной стороны нашей реальности, он чувствовал, как внутри начинает расти что-то холодное, как звенящее лезвие бутафорского ножа. 

Она просто завидуют тому, что он в здравом уме, что умеет держать себя в руках, что он всегда сохраняет самообладание в стрессовой ситуации. Она же вечно боится и сомневается, пытаясь оправдать каждый чих проявлением ёкая или прочей маркетинговой нечисти. Хотят, чтобы он опустился до их примитивного уровня? Он чувствовал, как от раздражения в его груди начинает разгораться внутренний огонь скептицизма. И уж он точно не собирался вслушиваться в слове этих фальшивых речей Хотару.

В тот момент, когда он только прикрыл глаза на балу — вокруг него всё начало тускнеть, как будто пространство растворялось в дымке, поглощая привычные звуки и формы. Голоса вокруг затихли, а вот антураж поместья начал меняется. Всё вокруг стало размытым, очертания сгладились, превращая реальность в нечто далекое и таинственное. 
Перед ним возник старый кинотеатр, такой, как он мог бы увидеть в черно-белых фильмах 50-х годов, с потрескавшимися стенами, тусклым светом и почти пустыми рядами кресел. На экране проходили сцены, как в научно-популярном фильме, посвященном опровержению паранормальных явлений. Объяснения, доказательства, холодные научные выкладки, которые раз за разом разбивали мифы и необоснованные страхи.

И тут, как навязчивое желание, из его груди вырвалось пение. Грубый и занудный голос в искаженном сознании звучал не хуже певцов первого эшелона. А с такой силой он точно сможет развеять все сомнения чудаковатой японки.

Песня:

Нонсенс, чушь и ерунда
Доносятся из уст вокруг меня.
И даже Скар с Америкой
Поверили во все,
Но духов нет – это брехня.




Голос разума доносится внутри,
И вторю я ему-у-у.
Мозг свой поскорее ты включи.

И вот, как будто по щелчку, на экране промелькнули кадры из культового фильма — «Идущие к черту». Уолтер даже не мог скрыть своей ироничной улыбки.


Используй логику-у-у.


Кто верит во все – тот глуп.
Продолжить жить не может труп.
И загробный ми-и-ир,
Вурдалак и упы-ырь
Все чепуха-а-а.

Перед Уолтером внезапно возникла Хотару, как будто она шагнула прямо из тени кинотеатра. И он сразу почувствовал, как ее присутствие наполняет пространство аурой наивной веры в чертовщину. Но вместо того чтобы отступить, парень принялся делать круги вокруг нее, как будто искал подход, цепляясь за каждую деталь поведения Хотару.
Он попытался донести до нее суть песней, пытаясь прорваться сквозь ее линию обороны. И никаких чжэнь ши фу сейчас не встанут на пути трезвого взгляда и банальной логики.
Уолтер схватил указку, с резким, почти театральным жестом тыкая ей в экран, где мелькали кадры с разоблачениями, научными фактами и логическими доводами, опровергающими факт существования чего-либо сверхъестественного. Всё это, как хотелось ему верить, должно стать для нее откровением.

Хотару, стоявшая перед ним, тихо сложила ладошки и слегка наклонила голову, как бы погружаясь в свои мысли. Молча, с глубоким сосредоточением, она что-то прошептала себе под нос — слова едва слышны, но с каждым ее дыханием становились яснее, как старинные заклинания, растворяющиеся в воздухе. Уолтер замер, почувствовав, как всё вокруг начинает меняться. Тот холодный, насыщенный ироничным смыслом кинотеатр, где он пытался доказать свою правоту, вдруг стал напоминать разваливающийся карточный домик, где у него более не было власти.

— Очнись скорей,
— Увидишь россыпь из огней.
— Не знаешь истины вещей,
— Сомнение в душе твоей.


В мгновение ока темный, пыльный кинотеатр, с его тусклым светом и старинными креслами, рассыпался в прах, как оригами, аккуратно развернувшееся в воздухе. И перед Уолтером предстала удивительная сцена: поляну, омываемую светом луны, осветляли сияющие, как небесные огоньки, духи — крошечные, словно светлячки, кружившие в воздухе. Их мягкое свечение придавало всему месту будто мистическое сияние, таинственное и спокойное. А легкий запах белокопытника струился в воздухе, наполняя пространство какой-то необыкновенной чистотой и свежестью.


— Не веришь ты,


— Что есть в тебе Инь-Ян,
— Впусти же в сердце веру.
— Но я исправлю сей изъян,
— Ты следуй моему примеру,

Уолтер исподтишка шагнул назад, не в силах скрыть своего удивления. То, что было вокруг, нарушало все его представления о реальности. И вот, даже не глядя на него, Хотару, словно сама часть этой сцены, протянула свою руку.

— Поверь же своим глазам,
— В сердце место есть чудесам.
— Окунись в мой мир,
— Пускай он легок, как эфир,
— Читай же по губам…


Юная Тао тихонько прошептала, и Уолтер вдруг ощутил, как земля под ногами становится менее твердой, как будто он парил в воздухе, в какой-то другой реальности. Хотару с лёгкостью повела его за собой, через поляну, где огоньки-духи, словно маленькие спутники, порхали вокруг них. Один из них легонько коснулся кончика носа скептика, вызвав у него непроизвольный чих.

Уолтер, кажется, едва ли мог вырваться из ее влияния. Его разум, наполненный логикой и доказательствами, уже терял опору. С каждой секундой его сомнения исчезали, уступая место каким-то новым, неизведанным ощущениям. Но все же пламя скептицизма в его душе воспылало с новой силой — напуганные духи тотчас разлетелись в разные стороны, а луна закатилась за хмурые тучи.

Поляна оказалась лишь декорацией на экране того самого кинотеатра, где Уолтер вновь правил со своей логикой.

Власть снова вернулась в руки Уолтера, и это ощущение было сладким, как вкус победы, как запах раритетной кассеты с классическим хоррором. Экран кинотеатра стал его ареной, а в центре этого неумолимого пространства горела лишь одна истина — правда, которую Уолтер готов был доказать любыми средствами.

Слушать нету сил тебя. (Узреть успей)
Попробую сказать я, не грубя. (Услышать духа ты сумей)
Не рационально думать так, (Что зиждется в груди твоей)
И в голове бардак (Как говорила мой сенсей)
У тех, кто думает о сверхъестественном. (Поверишь ты).

На экране перед ним, как отзвук былого величия, блекла поляна Хотару. Когда-то это место ее силы, теперь оно превратилось в безжизненную картинку, застывшую на экране. Уолте же видел это как откровение — теперь истина была в других координатах, в другом измерении рационализма, и он сам был здесь главным режиссером.

Прекрати мне с этим докучать, (Что духи — вовсе не обман)
Не интересно мне-е-е. (Они нам помогают в ме-е-ру)
Как можешь ты не понимать, (Откинь сомнения в чулан)
Разумный я вполне. (Прими же эту сфе-е-еру).

Крохотные огоньки, мерцавшие в углах зала, с каждым мгновением становились все ярче и плотнее, словно в воздухе сгущалась сама материя надежды юной Тао.Огни вдруг сконцентрировались в единую сферу — маленькую, но такую мощную, что она не просто освещала пространство, а начинала вибрировать на частотах, которые были ему совершенно чужды. Это было не что-то, что поддавалось бы рациональному объяснению, а скорее — самой сутью чего-то иного, что не нуждается в словах, чтобы быть понятым. 

Хотару, чьё лицо теперь затмевала тень, неуверенно протянула свою руку, и ее глаза, наполненные какой-то непередаваемой скорбью, робко встретились с Уолтером. Он лишь протянула сгусток чистейшей энергии ему, как его последний шанс на открытие своей души чему-то иному.

Услышь меня, я прошу. (Поддайся же ты волнам)
Веру в науку превозношу.  (Уверуй своим же снам)
Знаю точно я-а-а. (Открой взор ты свой вши-и-ирь)
Вера твоя – фигня. (И расцветет пустырь)
Услышь меня-а-а. (В душе тво-е-е-й)... 

Уолтер не мог позволить себе поддаться этой иллюзии. Он был уверен, что сфера — всего лишь яркая бутафория, созданная для того, чтобы сбить его с пути. Парень резко ударил по светящемуся объекту, и тот сразу же рассеялся в воздухе, как пепел, рассыпавшись на множество крохотных огоньков. Они стремительно исчезали в воздухе, как падающие звезды, но для Уолтера это было лишь доказательство бессмысленности всей этой мистификации.
Экран вокруг них резко расширился, превращая пространство в многослойную матрицу, как в многофункциональном кинотеатре. Уолтер видел Хотару, в центре этого безумного механизма рациональности — ее изломанные надежды, ее слабые попытки верить в нечто большее, чем тот мир, который он создал, были у всех на виду, как в разоблачительном ролике.

Вокруг нее, словно давя ее, мелькали кадры с символикой «Охотников за приведениями» — физиономия перечеркнутого призрака, как непреложная истина. Нет магии, нет чудес — только холодный, беспощадный рационализм.
В этот момент их дуэт достиг пика эмоций. Она с ее верой в свет и тень, и он, с его решимостью стереть из ее души этот жалкий мираж, стояли на грани невозможного. Он ощущал, как ее вера в потустороннее вот-вот разрушится. И всё же, в этот последний момент, Уолтер был уверен: его мир — единственный реальный, и она должна это понять.

@Америка

Скар честно даже не могла припомнить, чтобы Америка хоть когда-либо до этого прежде при ней пила. Возможно, случайно брошенное "можно" обернётся очень увлекательным вечером. Этой вечеринке не достаёт красок, так пусть хоть пьяная подружка исправит всю ситуацию.

-Вкусная, согласись? - с усмешкой протянула Гарнетт, - И кстати. Что это были за докапывания до Шайенна ещё несколько минут назад, м? 

Юная Тао сжалась, а ее сердце билось с такой силой, что казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Она уже не была уверена в своем пути духов. Но в момент душевных сомнений она краем глаза заметила маленький огонек — тот самый дух, что уцелел после действий Уолтера. Он был слаб, едва мерцавший, но он был. И именно это было для нее сигналом не терять свою веру.

— Узреть успей (Слушать нету сил тебя.)
— Услышать духа ты сумей (Попробую сказать я, не грубя.)
— Что зиждется в груди твоей (Не рационально думать так,)
— Как говорила мой сенсей (И в голове бардак).

Мир Уолтера — серый, безжизненный, как пустая кассета, на которой больше нет ничего, кроме зацикленных пустых кадров. Но наполнение делает его ее живой, а не только холодная форма.

— Поверишь ты (У тех, кто думает о сверхъестественном.)

— Что духи — вовсе не обман (Прекрати мне с этим докучать,)
— Они нам помогают в ме-е-ру (Не интересно мне-е-е.)
— Откинь сомнения в чулан (Как можешь ты не понимать,)
— Прими же эту сфе-е-еру (Разумный я вполне.).

Собрав силы, Хотару вздохнула и снова начала петь. Этот звук вырвался из ее груди, как последняя искра, пытающаяся пробудить Уолтера от сна рационализма. Она почувствовала, как ее голос срывается в вихре эмоций, а песня забирает часть власти из рук Уолтера. Юная Тао не хотела быть под его контролем, и не могла больше подчиняться рационализму и холодной логики твердолобого режиссера.

Кинотеатр задрожал, как от долгожданной жизни, и из его стен начали расти корни — сначала маленькие, потом все больше, охватывая пространство, как древнее дерево. Сакура, что появилась на экранах, начала цвести. Ветви ее разрастались по залу, а из распускающихся бутонов вылетали стаи духи — они крутились в воздухе, исчезали и снова появлялись, как игривые светлячки.

— Поддайся же ты волнам (Услышь меня, я прошу.)
— Уверуй своим же снам (Веру в науку превозношу.)
— Открой взор ты свой вши-и-ирь (Знаю точно я-а-а.)
— И расцветет пустырь (Вера твоя – фигня.)
— В душе тво-е-е-й (Услышь меня-а-а.)...

Чем больше Хотару пела, тем сильнее становилось присутствие духов. В то время как Уолтер пытался вернуть контроль, они продолжали кружить вокруг, как если бы подчиняясь ритму пения японки в отчаянной попытке вернуть ее власть.

Этот момент длился, казалось, вечность, до последней ноты песни.

Экраны беспорядочно менялись — с одной стороны они были поглощены расцветающим деревом сакуры, с его могучими корнями, пронзающими пространство, а с другой — усыпаны видеокамерами и транспарантами, на которых красовались лозунги против паранормального. И, возможно, даже Афина была не в силах поставить точку противостояния двух истин в безмятежных грезах на балу.

Тео чокнулся бокалами с Сабриной и выпил шампанское. И тут он резко почувствовал, как его снова затягивает в мир грёз. Потолок сменился на лунное ночное небо, вокруг появлялись мрачные деревья без листьев, люди растворялись прямо в воздухе. Мелодия постепенно заполняла пространство…

Песня номер два - Сабрина и Тео (дуэтная):

Сабрина бродила по залитому лунным светом старинному кладбищу. Медленно готесса шагала в тумане мимо могил, мимо мертвецов разных поколений, спящих глубоко под мшистыми холмиками. В руке она держала красную, словно сгусток алой крови, розу. Сабрина прижала цветок к лицу, вдыхая его волшебный аромат, и остановилась у одной из могил. Готесса нежно провела рукой по надгробию, на котором была выбита надпись "Лиам Каллахэн. Любимый сын, брат, друг".


Густой туман окружил могилу, возле которой стояла Сабрина. У мужской фигуры, сокрытой в этой мгле, постепенно появлялись очертания. Перед глазами девушки явился ангел смерти в образе Тео - его черные крылья не досчитывались перьев, а лицо наполовину было сокрыто маской. Длинноволосый небесный странник подошёл к Сабрине и протянул ей руку.


А она, словно все это время ждала именно Тео, смело вложила свою руку в его ладонь. Сабрина заглянула в лицо медиума, наполовину скрытое белой маской, и улыбнулась ему. Готесса любовно погладила возлюбленного по щеке и запела нежным голосом, ласковым, как ночной ветер в листве деревьев.


Взяв девушку в свои объятия, Тео пустился с ней в медленный танец. Они кружились возле могил, окружённые незримыми призраками далёкого прошлого – мама Сабрины, муж миссис Хантинг, шестнадцатилетняя Мэриан, Лиам… Они наблюдали за этим танцем смерти, пока ангел смерти смотрел в лицо Сабрины, утопая в любви. А после Тео взмыл в воздух вместе с готессой, отнеся в свои чертоги – зал церкви, прямиком к алтарю. 


Земля уплыла у неё из-под ног, и прекрасный ангел смерти поднял Сабрину в воздух, унося возлюбленную в свое тайное убежище. Все это время она не сводила с Тео влюблённых глаз, любуясь им. Он приземлился, и крылья сложились у него за спиной. Медиум осторожно опустил девушку на землю. Сабрина огляделась и поняла, что они стоят в церкви возле алтаря. В специальных чашах, словно мотыльки, мерцали свечи. Неужели это то, о чем она думает? Готесса взволнованно посмотрела на медиума и протянула к нему руки.


Казалось, что сейчас ангел одарит её поцелуем, что свяжет их души навеки. Но вместо этого взмыл в воздух один. Словно горгулья он восседал над алтарем, наблюдая за своей невестой, протягивая ей руку и приказывая продолжать петь. 


Голос Сабрины раздавался по всей церкви, пока Тео просил её продолжать эту песнь сирены. Ему хотелось, чтобы все – и живые, и мёртвые – слышали их оду любви. 


Сабрина закончила петь, и мёртвая тишина воцарилась в церковной прихожей. Тео подлетел к ней вниз, снова встав подле алтаря. Ангел смерти взял свою возлюбленную за руки и заглянул прямо в глаза, а из его уст раздавались слова о доверии, что он к ней испытывает.




Ангел смерти и девушка сошлись в протяжном поцелуе, который был должен связать их навеки вечные. И лишь один гость сидел, став свидетелем этой лиричной церемонии. Гамлет в другом конце зала молча наблюдал, как наблюдал последние несколько лет, надеясь, что теперь он может быть спокоен. 


Тео пришёл в себя и понял, что вновь сошёлся губами с Сабриной. Ни церкви, ни алтаря, не крыльев на спине – только они в хэллоуинских нарядах, окружённые людьми вокруг. Вся эта сцена была в воображении, а вот поцелуй, что вытащил его из мира музыки, был настоящим. 
- На секунду показалось, что я потерялся во сне, - выдал он, глядя на неё.